[tes3m]

12.11.2010 в 15:00

Пишет  Gally:

«Именно потому, что реальная политическая жизнь в Европе восточнее Рейна была подавлена, страсти находили здесь выражение в "неистовой литературе". Словесный размах молодого Шиллера был обратно пропорционален его реальным политическим возможностям. В то время, как во французской литературе эпохи революции господствовал классицизм с его проповедью гармонии и власти разума, в немецкой — бушевали неистовые страсти. Аналогичное явление мы наблюдаем и в эпоху романтизма: словесное неистовство сочетается с политической скованностью. Так складывается определенное художественное пространство, заполненное текстами о яростной свободе и бурных страстях. Искусство отражает жизнь в перевернутом виде и компенсирует несвободу реальности.
Однако наступает следующий этап. Новое поколение, получая на театральной сцене и со страниц романов и поэм картину "неистовых страстей", воспринимает это как программу для бытовой реальности. Жизнь торопится подражать искусству, и Вертер порождает по всей Европе целую плеяду действительно покончивших с собой юношей. /.../ Однако за вторым этапом неизбежно следует третий. Отдельные исключительные случаи превращаются в моду и переводятся на упрощенный язык. Таков путь элитарного индивидуализма Ницше через кружки декадентской интеллигенции к расхожим концепциям национал-социализма. Сходный процесс пережили и леворадикальные и революционные движения в России начала XX века. Невозможность действия порождает преувеличенность словесных формулировок. Словесные формулировки превращаются в программы для деятельности. Структура примитивизируется, и то, что вчера было гиперболой, превращается в бытовую практику.
Перекрещиваются два противоположно направленых процесса. На одном плече рычага происходит накопление культурных резервов, и практическая сфера возвышается до теории. Затем происходит понижение: теория превращается в инструкцию для практики.» (с) Юрий Лотман, "Непредсказуемые механизмы культуры"

Пытаюсь сейчас вспомнить хоть что-то о французской литературе именно времен революции (а не до и сразу после), и понимаю, что помню только песенку про Il pleut, il pleut, bergère, а это не считается.

@темы: литература, романтизм, предромантизм

---

[manon-r]

Копирую пост из моего дневника. Если тема недостаточно серьезная, прошу прощения. Мне эта история достоверной не кажется, к примеру, как верно заметила  Miss_N, ребенок у Бабетты родился еще до термидора. И если данный попугай принадлежал Робеспьеру, у кого он жил, когда арестовали всех Дюплэ? Но все-таки по данной мне ссылке. http://artifact.org.ru/istoriya-v-literature/ocherki-patologicheskoy-istorii.html

Елизавета Леба после долгих мытарств по различным тюрьмам наконец была освобождена, но, ещё находясь в заточении, она родила сына Филиппа Леба, который был впоследствии наставником Наполеона III.

Она дожила до глубокой старости и умерла в Фонтенэ близ Шатильона в 1860 году. Её сосед, доктор Амедей Латур, рассказывает о ней очень любопытный анекдот. У неё был большой попугай, которого старуха очень любила и ласкала. Эта птица была очень оригинальна и громко пела то марсельезу, то другие республиканские песни.

Однажды Латур заметил старухе:

— Однако, у вас попугай революционный.

— Ещё бы, – отвечала она вполголоса, – он принадлежал Максимилиану Робеспьеру. Он мне достался от семьи Дюпле, у которой жил Максимилиан.

Произнося это имя, старуха, отличавшаяся большой набожностью, крестилась, так как считала Робеспьера мучеником и жертвой жестоких, безнравственных людей. Попугай вполне разделял её убеждения и, наученный старухой, давал знаменательные ответы на предложенные ему вопросы.

— Робеспьер, – произносил по наущению г-жи Леба д-р Латур, и птица отвечала:

— Долой шляпу.

— Максимилиан...

— Мученик, мученик!

— Где Максимилиан?

— На небе.

Куда делся попугай г-жи Леба после её смерти – неизвестно, но, может быть, он ещё жив, так как попугаи живут более ста лет.

@темы: Робеспьер

---

[tes3m]

19.05.2010 в 21:48

Пишет  Нэт Старбек:

Раздобыла две оперы, о которых давно мечтала из любви к их источникам — "Лира" Ариберта Райманна и "Смерть Дантона" Готтфрида фон Айнема. К "Лиру" даже прилагается либретто, а Бюхнер у меня сам есть на немецком, так что прорвемся.
В "Лире", кстати, поют Фишер с женой, а в "Дантоне" — Шёффлер, Патцак и Чеботари (Дантон-Камилл-Люсиль). ...
А вот что изумило — так это Сен-Жюст. Это ж каким-то извращенным воображением надо обладать, чтобы сделать Сен-Жюста басом, когда даже Дантон баритон. Ну ладно, послушаем.

@темы: Сен-Жюст, музыка, Дантон

---

История Франции в художественных образах. От Екатерины Медичи до Наполеона.

[rosarosa]

23.04.2010 в 13:57

Пишет  Alicja zza lustra:

Шедеврально! Куклы!

23.04.2010 в 11:53

Пишет  Маркиз:

22.04.2010 в 22:33

Пишет  *Trisha*:

Куклы
История в художественных образах (куклы Георга Стюарта)

Итак опять куклы, куклы Георга  Стюарта (George Stuart) художника и историка из Калифорнии, который делает кукол исторических деятелей мира. Из-под его талантливых рук вышло более четырехсот кукол. О нем и его искусстве я уже делала небольшой материал и был он посвящен историческим куклам России. Находится он вот здесь: История в художественных образах (куклы Георга Стюарта). Теперь продолжение....

 

Мария Антуанетта - королева Франции.

Галерея кукол, представленных ниже, посвящена историческим персонажам Франции. Все они более или менее знакомы российским гражданам: или из истории, или из приключенческих романов Александра Дюма. Да и Россия всегда неразрывно была связана с Францией. Достаточно вспомнить, что вторым (а порой даже и первым, увы) языком у русских аристократов был французский язык. Моду, стиль также диктовала Франция и поэтому интересны не только персонажи, но и костюмы, в которые одеты куклы Георга Стюарта - они в точности соответствуют тем, что были в моде в то время.

 

Екатерина Медичи (1519–1589), королева Франции.  В октябре 1533 стараниями своего дяди, папы римского Климента VII, Екатерина была выдана замуж за герцога Орлеанского, впоследствии короля Франции Генриха II. Эта дама согласно истории травила всех, кто смел прекословить ей, сжигала на костре своих недоброжелателей. Апофеозом ее кровавой деятельности стала организация Варфоломеевской ночи – бойни между католиками и гугенотами.

 

Генрих IV (1553-1610), французский король с 1589 (фактически с 1594), первый из династии Бурбонов. Во время Религиозных войн глава гугенотов. После перехода Генриха IV в 1593 в католицизм Париж в 1594 признал его королем. Убит католиком-фанатиком.

 

Мария Медичи (1573-1642) -  королева французская, в 1600 году  вышла замуж за Генриха IV Французского.  После убийства мужа приняла регентство за несовершеннолетнего своего сына, Людовика XIII.

 

Маргарита де Валуа (королева Марго), дочь Генриха II и Екатерины Медичи. В 1572 году она вышла замуж за короля Наваррского. Она, вероятно, была бы потомками, если бы не великий Дюма, обессмертивший "королеву Марго" и создавший ей славу самой прекрасной королевы и самой неотразимой женщины Франции

Людовик XIII (1601–1643), король Франции и Наварры с 14 мая 1610, сын Генриха IV и Марии Медичи. В 1615 году женился на Анне Австрийской, дочери испанского короля Филиппа III. С 1624 до 1642 фактическим правителем Франции был кардинал Ришельё.

 

Кардинал Ришелье (1585–1642), французский государственный деятель. Полное имя и титул – Арман Жан дю Плесси, кардинал, герцог де Ришелье. В 1616 Ришелье вошел в королевский совет и занял пост государственного секретаря по военным делам и внешней политике. В1622 он сделался кардиналом, в 1631 – герцогом.

 

Людовик XIV (1638–1715) – король Франции (1643–1715), сын Людовика ХIII и Анны Австрийской. Ему не было и пяти лет когда умер отец. Регентшей была объявлена Анна Австрийская, но фактическим правителем страны стал ее фаворит итальянец кардинал Мазарини. После смерти кардинала в 1661 году Людовик объявил, что берет всю власть в свои руки.

 

Франсуаза Атенаис де Рошешуар-Мортемар (5 октября 1641 – 27 мая 1707), маркиза де Монтеспан, фаворитка короля Людовика XIV. Ее боялись: она не щадила никого, лишь бы развлечь и заинтересовать Людовика XIV. Монтеспан ежегодно получала от короля 1 млн. 200 тыс. ливров. Маркиза де Монтеспан покинула двор в 1692 году Последние годы жизни она провела в одиночестве, вымаливая прощение у Бога. Во искупление грехов она носила подвязки и пояс с железными гвоздями.

 

Людовик XV (1710–1774) - король Франции (1715–1774). Вступил на трон в пятилетнем возрасте. В 1725 Людовик XV женился на Марии Лещинской (дочери Станислава Лещинского). В 1743 правил самостоятельно. В дальнейшем значительную роль в государственных делах стали играть фаворитки Людовика XV (маркиза Помпадур, графиня Дюбарри).

 

Маркиза де Помпадур (настоящее имя Жанна-Антуанетта Пуассон) (1721- 1764), с 1745 года официальная фаворитка французского короля Людовика XV. По ее воле был назначен маршалом Франции герцог Ришелье, министром иностранных дел герцог Шуазель.

 

Графиня Жанна Дюбарри (1743-1793) - официальная фаворитка французского короля Людовика XV. Она почти не участвовала ни в государственных делах, ни в придворных интригах, и это не помешало ей всего за пять лет превратиться в живую легенду - только благодаря необычайной красоте и сексуальности.

Людовик XVI (1754–1793) – король Франции (1774–1791, с 1791 носил титул "Король французов", которого был лишен в 1792). Его брак с Марией-Антунеттой, австрийской принцессой, означал сближение двух династий – Бурбонов и Габсбургов, которые долго враждовали. 21 января 1793 его обезглавили на гильотине на площади революции в Париже.

 

Мария Антуанетта с детьми (1755-1793) - королева Франции, дочь австрийского императора Франца I и Марии Терезии. В 1770 году выходит замуж за будущего короля Франции Людовика XVI.  16 октября 1793 ее обезглавили на гильотине.

 

Герцогиня Иоланда Мартина Габриель де Поластрон, де Полиньяк,  (1749-1793) - воспитательница детей Марии Антуанетты и ее близкая подруга; имела на королеву большое влияние и даже обвинялась в противоестественных отношениях с ней; принимала большое участие в придворных интригах и расхищении казны; в начале Революции эмигрировала и умерла за границей.

 

Кардинал Луи де Роган (1735-1803), князь-епископ страсбургский, а с 1772 года посланник в Вене. Здесь он навлек на себя немилость Марии Терезии и Марии-Антуанетты, и после вступления на престол Людовика XVI впал в опалу, но уже в 1777 г. занял должность великого милостынераздавателя (grand aumonier) Франции, а в 1778 году сделан кардиналом. Он был замешан в известной истории с ожерельем королевы, посажен в Бастилию и затем выслан из Парижа.

 

Графиня Жанна де ла Мотт (1756-1791(?))  - авантюристка, прообраз Миледи в произведениях А.Дюма. Смогла похитить ожерелье стоимостью в 1 миллион 600 тысяч ливров. В 1786 году на помосте в центре Парижа Жанне де Ламотт раскалённым железом выжгли на плече позорное клеймо — лилию. Затем заклеймённую родовитую преступницу заключили в Бастилию, а драгоценное ожерелье бесследно исчезло.

 

Максимилиан Робеспьер (1758-1794) - деятель Великой французской революции. Глава якобинцев крайнего революционного крыла французской буржуазии в Конвенте.

 

Людовик XVII (1785–1795), известен как Людовик Французский, титулованный король Франции, герцог Нормандский. Второй сын Людовика XVI и Марии Антуанетты, родился в марте 1785 в Версале. После смерти старшего брата в июне 1789 стал наследником трона с традиционным титулом дофина.

 

Наполеон I, Наполеон Бонапарт (1769–1821), выдающийся французский полководец и государственный деятель.  Сначала он стал консулом Франции на десять лет, а 1 августа 1802 – пожизненным консулом с правом назначить своего преемника. 1–2 декабря 1804 был провозглашен императором Франции и коронован.

 

Жозефина де Богарне (1763-1814), первая жена (1796-1809) Наполеона I. Ранее была замужем за генералом А. Богарне. который был обвинен в измене и в 1794 по приговору Революционного трибунала казнен.

 

Мария-Луиза Австрийская (1791-1847) — дочь императора Священной Римской империи Франца II, племянница Марии Антуанетты. Вторая жена Наполеона I, императрица Франции (1810-1814), после его падения - герцогиня Пармы, Пьяченцы и Гуасталлы.

 

Людовик XVIII (1755–1824), король Франции. С 1791 по 1814 был в изгнании, а  в 1814 союзники-победители возвели Людовика на французский престол. Им в 1814 декрете учреждалась конституционная монархия и признавались некоторые достижения революции и наполеоновского режима.

P.S. Все картинки с куклами кликабельны и увеличиваются до большого размера.

 

Стянуто тут:history-life.ru/post124897679/

@темы: Франция, история, искусство

---

[manon-r]

Скелет в шкафу.

А это - заседание революционного комитета??

@темы: живопись

---

С той поры значение Франции ничтожно (с)

[tes3m]

В повести Лескова "Заячий ремиз" один малообразованный человек вспоминает, как его, когда он был певчим, учили истории. Учили не по учебнику, а по тетрадке, в которой сам учитель все пересказывал. "Так, например, после я видал, что во многих весьма книжках по нескольку даже страниц упоминают о французской революции", а у них вся она была описана несколькими фразами: "Сие ужаснейшее и вечного проклятия достойное наипозорнейшее событие вовсе не достойно внимания, но, совершенное на основании бессмысленных и разрушительных требований либертите и егалите, оно окончилось уничтожением заслуг и смертью короля французского на эшафоте, после чего Франция была объявлена республикою; а Париж был взят и возвращен французам только по великодушию победителей. С той поры значение Франции ничтожно"." Несмотря на такую краткость, герой заинтересовался, позднее стал расспрашивать знакомых о революции: "прелюбопытно было слушать, как те отчаянные французы чего наработали!"
Он делится впечатлениями: "Знаете, собрали все-таки шайку самых головорезов и запели себе мартальезу, и вот тебе на! - пошли и под преужаснейшие слова "Алон анфан де ля патриб" раскидали собственноручно свою собственную самоужаснеишую крепость Бастиль! Ну, подите же с ними! Да еще и убивали вернопреданных слуг королевских, а злодеев спустили с тягчайших цепов, которые их сдерживали, прямо на волю. Вековечкин[учитель] французов иначе и не называл, как "проклятые", но владыка[архиерей, покровительствовавший этому учителю] смягчал это и в согласии с Фонвизиным говорил, что довольно просто внушать, что, "по природе своей сей народ весьма скотиноват и легко зазевывается".

@темы: юмор, литература

---

[manon-r]

Это известная история, но вдруг кто-то ее не читал. Взято из книги Евгения Ланна "Литературная мистификация"www.belousenko.com/books/litera/lann_mistificat...

Жак Казотт (Cazotte), опубликовав свой роман «Diable amoureux», в 1775 году углубился в каббалу, стал мартинистом, — учение Сен-Мартэна «Философия непознаваемого» имело много общего с иллюминизмом, — уединился в свое поместье, где пропагандировал перед «светским» обществом мартинизм в течение пятнадцати лет, изредка наезжая в Париж. В 1793 году он был казнен Конвентом, перехватившим его мистические письма.
О «предсказании» Казотта известно по Ла-Гарпу (La Harpe) — французскому критику и академику конца XVIII века. Правоверный вольтерьянец, он стал после революции и тюрьмы столь же правоверным католиком.
В книге Максимилиана Волошина «Лики творчества» ¹ отрывок из посмертных произведений Ла-Гарпа о предсказании Казотта дан целиком. Размер этого отрывка велик, но для того, чтобы читатель имел представление об этой интересной мистификации, следует его, сократив, привести

«Это было в начале 1788 года. Мы были на ужине у одного из наших коллег по Академии Duc de Nivernois, важного вельможи и весьма умного человека. Общество было очень многочисленно и весьма разнообразно. Тут были аристократы, придворные, академики, ученые... Ужин был роскошен, как обыкновенно. За десертом мальвазия придала всеобщему веселью еще тот характер свободной распущенности, при которой не всегда сохраняется подобающий тон. Был именно тот момент, когда все кажется дозволенным, что может вызвать смех.
Шамфор прочел одну из своих вольных и безбожных сказок, и знатные дамы слушали его и не закрывались веерами.
Потом начался целый поток насмешек над религией.
...Все единогласно утверждают, что революция не замедлит совершиться, что необходимо чтобы суеверие и фанатизм уступили наконец, место философии, и начинают подсчитывать приблизительно возможное время ее наступления и кто из собравшегося здесь общества еще сможет увидеть царство разума.
Самые старые жалуются, что им не дожить до этого; молодые радуются более чем возможной надежде увидеть его, и все поздравляют Академию, которая подготовила «великое дело» и была центром, главой, главным двигателем освобождения мысли.
Только один из гостей совершенно не принимал участия в общем веселье и даже втихомолку уронил несколько сарказмов по поводу нашего наивного энтузиазма. Это был Казотт, человек весьма любезный и оригинальный, но, к сожалению, слишком увлеченный грезами иллюминатов. Он просит слова и глубоко серьезным голосом говорит:
— Господа! Вы будете удовлетворены. Вы увидите все эту Великую, эту Прекрасную Революцию, которой вы так ожидаете. Вы ведь знаете — я немного пророк, и я повторяю вам: вы все увидите ее.
Ему отвечают обычным припевом:
— Для этого не надо быть большим пророком.
— Пусть так. Но, может быть, надо быть даже немного больше чем пророком для того, чтобы сказать вам то, что мне надо сказать. Знаете ли вы, какие непосредственные следствия будет иметь эта Революция для каждого из вас, собравшихся здесь?
— Что же? посмотрим, — сказал Кондорсэ со своим надменным видом и презрительным смехом: — Философу всегда бывает приятно встретиться с пророком.
— Вы, monsieur Кондорсэ, вы умрете на полу темницы, вы умрете от яда, чтоб избежать руки палача, от яда, который вы будете всегда носить с собой — в те счастливые времена.
Сперва полное недоумение, но потом все вспоминают, что милый Казотт способен грезить наяву, и все добродушно смеются.
— Monsieur Казотт, сказка, которую вы здесь нам рассказываете, далеко не так забавна, как ваш «Влюбленный дьявол». Но какой дьявол вплел в вашу историю эту темницу, яд, палачей? Что же общего имеет это с философией и царством разума?
— Это совершится именно так, как я говорю вам. И с вами так поступят. Во имя философии, человечества, свободы и именно при царстве Разума. И это будет, действительно, царство Разума, потому что Разуму будут тогда посвящены храмы, и во всей Франции тогда даже и не будет иных храмов, кроме храмов Разума.
— Только я клянусь, — сказал Шамфор со своей саркастической улыбкой, — что вы-то уж не будете одним из жрецов в этих храмах.
— О, я надеюсь. Но вы, monsieur Шамфор, который был бы вполне достоин быть одним из первосвященников, вы разрежете себе жилы двадцатью двумя ударами бритвы и тем не менее умрете только много месяцев спустя.
Все снова переглядываются и смеются.
— Вы, monsieur Вик д'Азир, вы сами не вскроете себе жил, но, после шести кровопусканий в один день и после припадка подагры, вы умрете в ту же ночь.
— Вы, monsieur Николаи вы умрете на эшафоте, — вы, — monsieur Бальи, — на эшафоте, вы, monsieur Мальзерб, — на эшафоте...
— Ну, слава богу, — говорит Руше, — кажется, monsieur Казотт рассержен только на Академию. Он устраивает страшную резню, а я — хвала небу...
— Вы? Вы умрете также на эшафоте.
— О! Да он решил всех нас перебить, — кричат со всех сторон.
...— Шести лет не пройдет, как все, о чем я говорю вам, будет совершено.
— Вот это действительно чудеса, — сказал Ла-Гарп. — А меня вы совсем оставили в стороне?
— С вами случится чудо, почти настолько же невероятное, как и все остальные. Вы станете христианином и мистиком.
Крики изумления.
— О, — говорит Шамфор, — теперь я спокоен. Если всем нам суждено погибнуть только тогда, когда Ла-Гарп обратится в христианство, то мы бессмертны.
— Вот поэтому-то, — говорит герцогиня де-Граммон, — мы, женщины, — мы гораздо более счастливы, потому что с нами не считаются в революциях. Когда я говорю — не считаются, это вовсе не значит, что мы не принимаем никакого участия, но нас не трогают, наш пол...
— Ваш пол, mesdames, на этот раз он не защитит вас, и вы хорошо сделаете, если не будете ни во что вмешиваться. С вами будут обращаться как с мужчинами, не делая никакой разницы.
— Что вы нам рассказываете, monsieur Казотт? Вы пророчите нам о конце мира?
— Этого я не знаю. Но что я знаю очень хорошо, это то, что вы, герцогиня, вы будете возведены на эшафот. Вы и много других дам вместе с вами. Вас будут везти в телеге с руками, связанными за спиной.
— О! я надеюсь, что в этом случае эта телега будет обтянута черным трауром.
— О, нет! И самые знатные дамы так же, как и вы, будут в телеге и с руками, связанными за спиной.
— Еще более знатные дамы! Что же, принцессы крови?
— И более...
Здесь заметное волнение пробежало по зале, и лицо хозяина дома нахмурилось. Все начали находить, что шутка зашла слишком далеко.
Madame де-Граммон, чтобы разогнать неприятное впечатление, не настаивала на последнем вопросе и сказала шутливым тоном:
— Но вы мне оставляете, по крайней мере, исповедника?
— О, нет! Вы будете лишены этого. И вы и другие. Последний из казнимых, которому будет оказана эта милость, это...
Он замолчал на мгновение.
— Ну, кто же этот счастливый смертный, который будет иметь эту прерогативу?
— Эта прерогатива будет последней из всех, которые у него были, и это будет король Франции.
Хозяин дома встал с места, и все гости вместе с ним. Он направился к Казотту и сказал внушительно:
— Мой милый monsieur Казотт, прекратим эти мрачные шутки, вы завели их слишком далеко и компрометируете ими и общество, в котором вы находитесь, и вас самих.
Казотт, ничего не отвечая, хотел уйти, когда m-me де-Граммон, которая все время хотела обратить все в шутку, подошла к нему:
— Вы, господин пророк, предсказали всем нам наше будущее, но что же вы ничего не сказали о самом себе?
Несколько минут он стоял молча, с опущенными глазами.
— Читали вы про осаду Иерусалима у Иосифа Флавия?
— Разумеется. Кто же этого не читал? Но говорите, пожалуйста, так, как будто мы этого не читали.
— Так вот видите, — во время этой осады один человек в течение семи дней ходил по стенам города на виду осажденных и осаждающих и восклицал: «Горе Иерусалиму! Горе мне!» И в это время он был поражен громадным камнем, пущенным из осадной машины.
Сказав это, Казотт поклонился и вышел».
В 1806 году Петито (Petitot) опубликовал посмертные произведения Ла-Гарпа, в которых дан был приведенный выше отрывок. Сомнений в том, что Ла-Гарп записал подлинную беседу Казотта, не было. Социальная реакция Директории снова вызвала к жизни тягу к мистическим кружкам, снова стали возникать масонские ложи, разгромленные революцией: уже в 1795 году Реттье де-Монтало возрождает Великий Восток, и к 1806 году Франция насчитывает не одну сотню лож. Правда, послереволюционные салоны не знали ни Сен-Жермена, ни Калиостро, ни Месмера, ¹ но пробужденный вновь интерес салонов к масонству и тайным учениям обусловил сенсацию, вызванную опубликованием «предсказания» последователя Сен-Мартэна. Память о тех, кто собрался в тот вечер у герцога Нивернуа, благоговейно хранилась многими членами кружков на заре первой империи, а удивительная точность, с которой Казотт предсказал судьбу только укрепляла доверие «общества» к визионерам разных калибров. Сомнений в правильной передаче Ла-Гарпом разговора не возникало — слишком неосновательно было бы заподозрить почтенного академика в мистификации, тем более, что сам Ла-Гарп в точности проделал путь, предуказанный ему Казоттом, и из свободомыслящего превратился в крайнего мистика, стало быть, издеваться над Казоттом не мог.

¹ О роли и значении мистических учений предреволюционной Франции можно судить хотя бы по тому, что масонами были: Вольтер, Бенжамен Франклин, Дантон, Кондорсэ, Бриссо, Сиэйс, Камилл Демулен, Гара, Кабанис, Лаланд, Шамфор и мн. др.

Переиздавая в 1817 году сочинения Ла-Гарпа, редактор Бастьен вновь опубликовал приведенный выше отрывок. И только тогда заподозрил какую-то мистификацию большой знаток и редактор Вольтера Бешо (Beuchot). Ему удалось купить у Петито, первого издателя посмертных произведений Ла-Гарпа, рукопись академика, и он установил следующее: после упомянутого отрывка Ла-Гарп добавляет: «Кто-то меня спросил: возможно ли это? Правда ли то, что вы рассказывали?
— Что правда? Разве вы не видели этого своими глазами?
— О, да, факты! Но... предсказание! Столь необычное пророчество!
— Иными словами, вам кажется чудесным пророчество? Как вы ошибаетесь! Ибо чудом следует назвать это собрание неслыханных и чудовищных фактов, противных всем известным теориям, опрокидывающих все идеи, все, что знаешь о человеке, понятие о зле и даже о преступлении. Вот это истинное чудо! Тогда как пророчество — вымышленное (comme la prophetie n'est que supposee). Если вы еще считаете все, что мы видели, революцией и если вы думаете, что она подобна любой иной, это значит, что вы не читали, не думали и не чувствовали.
Расшифровка этого отрывка весьма проста. Опрокинувшись в мистицизм после освобождения своего из революционной тюрьмы, академик усмотрел в революции «собрание неслыханных и чудовищных фактов » — не менее неслыханных, чем «точное» предсказание визионером человеческой судьбы. Во всяком случае, Бешо прав, заявив, что Ла-Гарп не хотел никого вводить в заблуждение: приведенные нами в подлиннике фразы обнаруживают это достаточно ясно. Петито очень хорошо учел, что разговор у герцога Нивернуа вызовет несомненную сенсацию: предпосылки сложились, и все показатели были налицо. И редактор не ошибся: в течение десяти лет о «предсказании» Казотта говорили в салонах, и пифический дар автора «Влюбленного дьявола» вызывал преклонение. Что же касается происхождения всего этого «предсказания», Бешо, а за ним Сент-Бёв предполагали, что вся сцена у герцога сочинена Ла-Гарпом. Но можно думать, что более правильна гипотеза Асселино (Asselineau), высказанная им в 1868 году. Ла-Гарп любил записывать многое из того, что он видел и слышал. Нет ничего невероятного в том, что в салоне Нивернуа приехавший из своего поместья Казотт вдохновенно распространялся на тему о грядущем катаклизме — такое «пророчество» было в стиле этого галлюцинанта. К тому же «старый порядок» принял такие формы, что разговоры о его конце в салонах, где немало было вольтерьянцев, более чем возможны, вернее — трудно допустить, чтобы их не было. Возвратившийся домой Ла-Гарп записал такую беседу с участием Казотта, а затем, когда судьба гостей герцога свершилась, подставил «предсказания» о каждом из участников беседы. Подставил для того, чтобы эффектно иллюстрировать свой взгляд на Великую революцию.

---

"Смерть Дантона" с Энтони Хиггинсом в роли Демулена (капсы)

[tes3m]

anthonyhiggins.narod.ru/RU/1970_ru/danton_ru.ht...
1972
Первый эфир
# 23 апреля 1978

Время
# 1 h 36 min 33 s

Над фильмом работали
Сценаристы: George Büchner,
Alan Clarke
Режиссер: Alan Clarke

Актеры: Norman Rodway (Danton)
Ian Richardson (Robespierre)
Don Henderson (Mercier)
James Aubrey (Lacroix)
Carol Harrison (Rosalie)
Anthony Higgins (Camille)
Michael Pennington (Saint-Just)
Roger Sloman (Barere)
Zoe Wanamaker (Lucille)
Emma Williams (Marion)
and others

@темы: кино, ссылки, Демулен

---

"Коронация " (ок. 1925 года).

[tes3m]

Рисунок Жоделя (Жодель де Лалан) из книги для детей "Наполеон"(1925). По мотивам известной картины Энгра Давида.

@темы: юмор, живопись

---

[manon-r]

Начинающий "исследователь" хочет получить консультацию. У меня возникли вопросы по поводу "рабских колец" . По прочтении вот этих статей о революционной моде.

http://sew.ck.ua/sew-n-96.html

http://sew.ck.ua/sew-n-100.html
Почему-то мужские сережки (Miss N меня уже просветила, что "рабские кольца носили и мужчины и женщины), ассоциируются обычно с Сен-Жюстом, носившим золотые серьги, (в чьем-то ЖЖ видела портрет Анрио с серьгой и с подписью "Сен-Жюст был хорошим учителем". Еще где-то читала, что санкюлоты носили в ушах "железные кольца".
До революции мужчины серег, кажется, не носили? Или носили, но в одном ухе?
И откуда пошло название "рабские сережки"? От колец черных рабов Гвианы?

---

[tes3m]

Нашла у  Jean-Paul:
«Смерть Дантона» - телеспектакль 1978 года с Энтони Хиггинсом (он тут второй слева в шеренге революционеров). Спектакль выложили на торренте thebox.bz.

@темы: театр, Дантон

---

[rosarosa]

06.02.2010 в 11:22

Пишет  ilanal:

Опера французского композитора Франсиса Пуленка «Диалоги кармелиток» была сочинена в 1956 году для миланского театра La Scala по пьесе Ж. Бернаноcа. В основе сюжета трагическая история из времен Великой Французской революции.
...Революционные власти издают декрет о ликвидации монастыря ордена кармелиток. Монахини во главе с настоятельницей обрекают себя на мученическую смерть на эшафоте. Дочь маркиза де ля Форса – Бланш, укрывавшаяся в эти кровавые времена в святой обители, решает достойно встретить судьбу, разделив печальную участь своих спасительниц...
Про самого Бернаноса можно прочитать вот здесь : http://www.belousenko.com/wr_Bernanos.htm . Тут так же можно познакомится с его произведениями. Я их не очень люблю. Слишком много, на мой взгляд, морали и любования смертью. Но с другой стороны я живу в совсем другой культурной среде.
А вот немного информации о композиторе: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_music/6268/%D0%9F%D1%83%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%BA
Саму оперу я услышала случайно по телевизору. У нас, по-моему, её не ставили. И может быть зря. Опера ведь не о вере. ( Или не только о вере). Опера о праве человека на выбор. О праве жить по своим правилам.

Особенна, сильна в опере финальная сцена. Монахини поднимаются на гильотину под пение Salve Reginа.

Я подобрала две постановки. Первая Метрополитен Опера - Мне нравится сама постановка, но меньше исполнение. Вторая Ля Скала наоборот. По-моему вокал здесь лучше, но сама постановка для меня чересчур современна. Я вчера долго выбирала между ними и решила выложить оба варианта.

1

2

@темы: музыка

---

Эрнст Теодор Амадей Гофман "Приключение в ночь под Новый год"

[tes3m]

Ты ведь знаешь, Рождество и Новый год -- эти праздники, что всем вам сулят столь много чудесных невинных радостей, меня всякий раз гонят прочь из моей мирной кельи и ввергают в бурное бушующее море. Рождество! Этот праздник уже задолго до своего прихода манит меня приветным добрым светом. ... Но лишь только окончится праздник, как все умолкает, и меркнет добрый приветный свет, поглощенный мутною мглою....Все это мне прекрасно известно, но тем не менее всякий раз на исходе года силы зла, глумясь и насмехаясь, вновь и вновь заставляют меня в этом убеждаться.

1. ВОЗЛЮБЛЕННАЯ

Холод, леденящий холод смерти был в моем сердце, острыми, словно
ледяные иглы, когтями терзал он мне душу, пронзал каждый нерв, пылавший,
будто охваченный жаром.
Словно гонимый безумием, я ринулся, забыв плащ и шляпу, во мрак
ненастной ночи.
Флюгарки стонали под ветром, казалось, само неумолимое Время с зловещим
скрежетом заводит свой вечный часовой механизм, еще мгновение - и сорвется
тяжелая гиря, и старый год с глухим рокотом обрушится в мрачную бездну.
Ты ведь знаешь, Рождество и Новый год -- эти праздники, что всем вам
сулят столь много чудесных невинных радостей, меня всякий раз гонят прочь из
моей мирной кельи и ввергают в бурное бушующее море. Рождество! Этот
праздник уже задолго до своего прихода манит меня приветным добрым светом. Я
изнываю от нетерпения, дожидаясь этого дня, и становлюсь лучше, чище, чем
был я весь долгий год, ни единой черной мысли не таится в моей груди, широко
распахнутой навстречу поистине небесной радости, -- я будто вновь
превращаюсь в маленького мальчика, который вот-вот зальется от удовольствия
звонким смехом. На ярмарке в ярко освещенных палатках средь пестрой
блестящей цветной мишуры ласково улыбаются мне дивные ангельские лица, а в
уличном гомоне я слышу божественную музыку органа, что словно льется с самих
небес: "ибо ныне родился нам Младенец..."
Но лишь только окончится праздник, как все умолкает, и меркнет добрый
приветный свет, поглощенный мутною мглою. И год от году все больше цветов
опадает, увянув, на землю, навеки зачах их росток, и никогда уж весеннему
солнышку не пробудить новой жизни в иссохших ветвях.
Все это мне прекрасно известно, но тем не менее всякий раз на исходе
года силы зла, глумясь и насмехаясь, вновь и вновь заставляют меня в этом
убеждаться. "Погляди-ка, -- слышу я шепоток, -- погляди, сколько радостей
оставил ты в уходящем году, и они не вернутся к тебе никогда, никогда! Зато
ты теперь поумнел, презренные забавы и утехи теряют в твоих глазах былую
прелесть, мало-помалу ты становишься степенным человеком, который радости
вовсе не знает!"
К новогоднему празднику дьявол неизменно припасает для меня совершенно
особенный сюрпризец. Выбрав подходящий момент, он с тысячью насмешек и
издевательств вонзает острые когти мне в сердце и наслаждается зрелищем
льющейся из раны крови. И всегда-то он находит пособников, вот и г-н
советник юстиции не далее как вчера превосходно ему подыграл. У него (я
говорю о советнике) под Новый год обычно собирается большое общество, и
хозяин всячески старается ублажить ради праздничка каждого из гостей, но все
у него получается на удивление неловко, несуразно, и любые веселые затеи и
выдумки, с неимоверным усердием изобретенные советником, непременно
оканчиваются каким-нибудь смехотворным конфузом.
Я вошел в переднюю, и советник незамедлительно устремился мне
навстречу, преграждая вход в свое святилище, откуда струился аромат
душистого чая и благовонных курений. Советник, казалось, чрезвычайно
радовался чему-то и лукаво поглядывал на меня со странной улыбкой.
-- Ах, это вы, дружок! Дружочек вы мой! -- сказал он. - А ведь в
гостиной вас ожидает нечто весьма приятное. Сюрприз по случаю нашего
любименького новогоднего праздничка! Только не пугайтесь!
Эти слова камнем легли мне на сердце, в душе моей пробудились самые
мрачные предчувствия, смутная тревога охватила меня. Но вот двери
отворились, я быстро прошел вперед, переступил порог гостиной... И тут среди
сидевших на диване дам мне явилось вдруг в озарившем все ярком свете
блистательное видение... Она, это была она, та, которую не видел я долгие
годы*... Счастливейшие мгновения всей моей жизни опалили мне
душу, сверкнув ослепительным жгучим лучом. И канула, испепеленная им,
губительная мысль о разлуке: отныне нет, нет более моей невозвратимой
утраты!
Какой чудесный случай привел ее сюда, какими судьбами оказалась она
среди гостей советника, который, сколько мне было известно, не принадлежал к
числу ее знакомых, -- я не размышлял об этом, до того ли мне было: мы
вместе, мы снова вместе!
Наверное, я замер на полпути, будто пораженный ударом, - хозяин дома
легонько толкнул меня:
-- Ну, дружочек, что ж вы?
Я механически двинулся дальше, видя лишь ее одну, и в моей стесненной
груди мучительно рождались слова:
-- Господи! Господи, Юлия здесь?..
Я подошел уже вплотную к чайному столу, только тогда Юлия наконец-то
меня заметила. Привстав, она холодно обратилась ко мне:
-- Очень рада вас видеть. Вы прекрасно выглядите. Затем она села и
повернулась к своей соседке:
-- Вы не слыхали, что интересного на будущей неделе в театрах?
Ты приближаешься к великолепному цветку, он сияет ласковым взором и
источает загадочное сладостное благоухание, вот ты склоняешься, чтобы лучше
видеть прекрасное лицо... И тут из венчика мерцающих лепестков тебя поражает
леденящий убийственный взгляд василиска! Вот что пережил я в этот миг...
Я отвесил донельзя неуклюжий поклон дамам и -- будто мало мне было яду,
будто нелепости еще недоставало! -- отпрянув назад, толкнул хозяина,
стоявшего с чашкой в руке -- горячий чай выплеснулся прямо на его красивую
плоеную манишку. Гости принялись подтрунивать над советником, которого,
дескать, преследует злой рок, однако на самом деле они потешались, конечно
же, над моей неловкостью. Итак, почва была подготовлена, оставалось лишь
ждать неизбежного дьявольского бесчинства, но скрепя сердце я решил все
снести и глубоко затаил отчаяние. Юлия не засмеялась вместе со всеми; мой
блуждающий взгляд вновь и вновь обращался к ней, и тогда, мнилось мне, из
прекрасного прошлого, из жизни, исполненной поэзии и любви, словно блистал
мне светлый луч. В соседней гостиной послышалась музыка, там импровизировали
на фортепиано -- среди гостей началось движение. Кто-то сказал, что это
играет знаменитый виртуоз по имени Бергер*, что исполнение
его прямо-таки божественно и что надобно слушать пианиста, ничем другим не
отвлекаясь.
-- Ах, перестань же греметь ложками, Минхен, что за несносный звон! --
сказал советник, затем он плавно повел рукой в направлении двери и сладко
молвил: "Eh bien" (Ну, что же (франц.)), приглашая дам пройти в соседнюю
гостиную к музыканту. Юлия тоже поднялась и медленно пошла вслед за всеми. В
нынешнем облике Юлии было нечто, прежде незнакомое мне: она казалась выше
ростом, красота ее стала пышной, почти величественной. Ее белое необычного
покроя платье с широкими рукавами до локтя ниспадало богатыми складками и
лишь слегка прикрывало плечи, волосы были причесаны иначе, чем у других дам,
-- разделенные впереди пробором, они были высоко подняты на затылке и
заплетены во множество косичек, - все это придавало ее облику нечто
старинное, она живо напомнила мне юных дев с картин ван Мириса*, но вместе с тем меня не покидало чувство, что я уже встречал
где-то наяву то создание, каким явилась предо мной Юлия. И тут она сняла
перчатки, и я увидел на ее руках богато изукрашенные браслеты, они, как и
весь ее наряд, совершенно оживили мое смутное воспоминание. Помедлив на
пороге, Юлия обернулась и взглянула на меня, и в тот же миг мне почудилось,
будто это ангельское, полное юной прелести личико вдруг исказилось
язвительной гримасой. Меня охватил безотчетный ужас, нервы мои содрогнулись
от страшного предчувствия.
-- Ах, он играет божественно! -- пропищала над ухом у меня некая
девица, приведенная в экстатическое состояние сладким чаем; сам не знаю как,
ручка этой особы уцепилась за мой локоть, и я повел ее, вернее, смирно
поплелся за ней в соседнюю гостиную. В эту минуту музыкант разразился
неистовым шквалом аккордов, они бурно вздымались и обрушивались, словно
рокочущие валы, - это было прекрасно!
И тут Юлия оказалась рядом со мной; прелестным, ласковым, как никогда
прежде, голосом она промолвила:
-- О, если б это ты был сейчас за роялем и пел сладостные песни
утраченных нег и надежд!
Дьявольское наваждение сгинуло, и я готов уже был воскликнуть: "Юлия!",
излить в этом имени все небесное блаженство, переполнившее меня в этот миг.
Но гости советника оттеснили Юлию и увели прочь от меня.
Теперь Юлия явно меня избегала, но все же иной раз мне удавалось то
коснуться края ее платья, то ощутить ее легкое дыхание, и тогда минувшее
блаженство воскресало в моей душе, блистая, как некогда, в несказанной
прелести ярких весенних красок.
Шквал мощных аккордов отбушевал, небо прояснилось, и по светлой лазури,
будто легкие золотистые облака на рассвете, проплыли нежнейшие прощальные
мелодии, проплыли и растаяли в последнем пианиссимо. Музыкант был щедро
вознагражден рукоплесканиями, общество пришло в движение, и внезапно я вновь
оказался рядом с Юлией. Душа моя воспрянула, терзаемый муками любви, я
устремился к Юлии, желая удержать ее, заключить в объятия. Но тут окаянная
лакейская харя вдруг деловито просунулась между Юлией и мною -- выставив
вперед большой поднос с бокалами, лакей отвратительно прогнусавил:
-- Не угодно ли?
Посреди подноса, меж бокалов с горячим пуншем играл и искрился
прекрасный хрустальный фиал, по видимости, тоже с пуншем. Каким образом этот
особенный, изысканный сосуд оказался среди обычных бокалов, лучше всего
ведомо тому, кого я понемногу научился распознавать. Этот господин, подобно
Клеменсу в "Октавиане"*, не без изящества прихрамывает на
одну ногу, а из всех нарядов предпочитает короткий красный плащ и алые
перья. И вот Юлия выбрала именно этот хрустальный кубок, сверкающий
странными огнями, и поднесла его мне со словами:
-- Не хочешь ли принять бокал из моих рук, как бывало?
-- Юлия, Юлия...- вздохнул я.
Принимая кубок, я коснулся ее нежной руки -- электрическая искра
пробежала по моим жилам. Я пил и не мог оторваться, и чудилось мне, будто
над кубком возле самых моих губ пляшут с веселым потрескиванием синие язычки
пламени. Кубок был выпит до дна, и в тот же миг я неведомым образом
перенесся в маленькую комнатку, озаренную одиноким огнем алебастрового
светильника. Я сидел на низком диване -- и Юлия, Юлия была рядом со мной!
Она глядела на меня младенчески чистым, невинным взором, как прежде, в
счастливые дни. Меж тем Бергер снова был за роялем и играл анданте из
небесной Моцартовой симфонии Es dur. И на лебединых крылах этой музыки вновь
взмыли ввысь, оживая в душе, любовь и блаженство былой счастливой поры,
солнечной поры моей жизни.
Да, то была она, то была Юлия, прекрасная, как ангел, кроткая Юлия.
Наши речи -- сетования, полные любовной тоски, взоры, что красноречивее
всяких слов... В моей руке была рука Юлии...
-- Отныне я никогда не покину тебя, твоя любовь -- та искра, что пылает
в душе моей, воспламеняя ее идеалом искусства и поэзии. Без тебя, без твоей
любви все недвижно, все мертво, но ведь ты здесь, ты останешься со мной
навсегда, со мной на веки вечные?
И в этот миг в комнату пошатываясь вошел господин донельзя нелепого
вида, уродец на тоненьких паучьих ножках, с выпученными, как у жабы,
круглыми глазами; он засмеялся кретинским смехом и визгливо
выкрикнул:
-- Тьфу ты, пропасть! Куда это нелегкая занесла мою женушку?
Юлия поднялась.
-- Не пора ли вернуться в гостиную? Супруг разыскивает меня, -- сказала
она отчужденно. -- Вы, мой дорогой, такой шутник, вы нынче в ударе, как и в
прошлый раз. А вот горячительными напитками вам лучше не увлекаться!
И этот лупоглазый петиметр взял ее за руку, и она, смеясь, пошла за ним
в большую залу.
-- Все пропало! -- вскричал я.
-- Ну, разумеется, ваша карта бита, дражайший, -- мерзко проблеял
какой-то негодяй, игравший в ломбер.
Вон, скорее вон -- и я бросился в ненастную бурную ночь.
Тут целиком

@темы: литература, романтизм

---

Анатолий Найман описывает свое впечатление от лекций Исайи Берлина о романтизме.

[tes3m]

Что такое романтизм? Романтизм не из их книг и лекций, а тот, что отзывается живым представлением и даже чувством в сознании — и чуть–чуть в сердце — у мало–мальски сведущего в культуре, но непрофессионального человека с улицы? Не категория культуры, академически корректно и со знанием дела сформулированная специалистами, а что–то отнюдь не случайно однокоренное “романтике”?

Это исступленная склонность к самолюбованию, эксцентричность, это ennui, скука, это taedium vitae, отвращение к жизни... Это судорога великих империй, войны, кровопролитие и крушение миров. Это романтический герой — бунтарь, lhomme fatal, роковой человек, проклятая душа, Корсары, Манфреды, Гяуры, Лары, Каины, все население героических поэм Байрона. ... Это питие из человеческого черепа, это Берлиоз, сказавший, что хочет подняться на Везувий, чтобы беседовать с родственной душой. Это сатанинские пирушки, бесстыдная ирония, дьявольский смех, черные герои, но также и блейковское видение Бога и его ангелов, ... “звездные небеса, которые едва ли могут выразить бесконечное и вечное христианской души”. Это красота и уродство. Это искусство для искусства — и искусство как инструмент общественного спасения. Это сила и слабость, индивидуализм и коллективизм, чистота и испорченность, революция и реакция, мир и война, любовь к жизни и любовь к смерти

Это всего лишь жизнь, творчество и судьба нескольких артистов в блоковском смысле этого слова, главным образом, поэтов, которые пронзительной энергией своих произведений дали понять довольно широкому слою сограждан умонастроение и сопутствующий восторг, все равно мрачный или просветленный,— словом, преимущества или по крайней мере соблазн жить в романтическом мировосприятии и миропонимании. Как это всегда бывает с явлениями подлинными, романтизм пережил историческое время своего возникновения и продолжал и продолжает входить в жизнь всех, чьи душевные струны на него отзываются, и в жизнь вообще, в какой–то степени ее формируя. Мы читаем “Цыган”, “Мцыри” и, у кого доходят руки, “Чайльд–Гарольда” и становимся поклонниками романтизма.

Ничего, помимо этого, он собою не представляет и не значит. То, что он был — если был — реакцией на Просвещение, или очередной выигранной — если выигранной — битвой дьявола против церковно–христианской морали, или революцией в человеческом сознании, равной Великой французской революции, не делает его ни проникновеннее, ни талантливее, ни нужнее. Вообще ничего не делает. Потому что романтизм — это содержание живых десятилетий, в которые было заключено творчество упомянутых артистов, их личное дело, их частная антреприза, исключительно их и тех, кого это тогда и после их смерти задело или тронуло. Разумеется, это также, в самом узком плане, предмет специального интереса и научной карьеры людей, изучающих, насколько это возможно, то есть неизбежно отрывочно и искаженно, подробности того времени, исторический, литературный и идеологический контекст, по мере изучения выясняющих между собой отношения и выдающих сертификат на правоту суждений о предмете у других. Но принадлежит им романтизм в той же степени, как мировые запасы нефти лаборанту, делающему химический анализ скважины. “Некрофилия”,— как сказал, когда нам было по двадцать с чем–то лет, Бродский о вышедшей тогда книге исследований биографии Лермонтова.

В 1965 году Берлин прочел шесть лекций о романтизме в Вашингтоне.

Аудитории были переполнены, лектор, как пишет сегодняшний критик, не просто в ударе, но превзошел себя, “его знаменитая ослепительная, нагнетающая напряжение подача материала — стремительность ее потока, гипноз ритмических повторений, сокрушительные перечисления,— была могучей машиной убеждения, которое могло парализовать или, уж во всяком случае, притупить критические способности слушателя”. Магнитофонные записи этих выступлений неоднократно передавались по Би–би–си, и вот сейчас, через полтора года после смерти Берлина, вышли, тщательно расшифрованные, отдельной книгой. Чтение, продолжает критик, лучше, чем слушание, устанавливает необходимую дистанцию от его смелых интеллектуальных построений и обнаруживает, что в этих лекциях, “если чем Берлин и был, то только смелым”. “Bold” — по–английски “смелый” не без оттенка “наглый”.

Далее анализ знатока. Некоторые его выводы можно оспорить, с другими нельзя не согласиться, но и сама критика, и спор с ней, и согласие недвусмысленно отдают критикой, опровержением или принятием самого романтизма — скажем, Байрона, его “Чайльд–Гарольда” и Чайльд–Гарольда как такового. Действительно, личность поэта — не образец воплощения Божьего замысла о человеке; ни человека в практике повседневного существования, исполнителя долга и носителя ответственности; ни того здравого смысла, который обеспечивает выживание человечества. Его поэма — довольно непоследовательное повествование, сюжет более или менее произволен, ритм однообразен, и регулярное нарушение его в конце каждой строфы эту однообразность подчеркивает. Его герой — литературен, в большой степени и театрален, а отрицательное обаяние, которым он так щедро наделен,— вещь на любителя. И однако... И однако без них — мир неполноценен.

Романтизм как явление, выражающее онтологический иррациональный протест, заложен в основание человеческой натуры. Поступок Евы и особенно Адама, помимо всего, что справедливо говорит об этом катехизис, есть еще и нежелание продолжать жить так, как уже известно, хотя бы и хорошо, хотя бы и совершенно, и в этом смысле есть акт романтизма. И Берлин в своих лекциях передает, прежде всего, дух — то, что человек с улицы, хотя бы всего только уловивший пленительность романтизма, чувствует в нем и ждет от кого–то услышать, потому что не может сам сказать. Люди набивались в аудитории не потому, что они стадо и любят пенье дудочки и щелканье бича, а Берлин вышел тогда в модные пастухи. Ослепительная, нагнетающая напряжение подача материала, стремительность потока речи, магия ее ритма, гипноз повторений и фонтанирующие перечисления — это и был романтизм. Сокрушительный, парализующий и счастливым образом притупляющий критическую способность слушателей, которые пришли не учиться в классе романтизма, а наслаждаться им. На их удачу лектор был не просто в ударе, но превзошел самого себя.

“Романтизм,— била, как ключ, его торопливая речь, и слушатели гнались за ней, сами того не замечая,— первобытен, невоспитан, это юность, жизнь, бьющее через край ощущение жизни естественного человека, но также бледность, лихорадочность, болезнь, упадок, maladie du siecle (недуг века), La Belle Dame Sans Merci, Безжалостная Прекрасная Дама, Танец Смерти и, разумеется, сама Смерть. Это шеллиевский купол из многоцветного стекла, и это одновременно его же белое сияние вечности. Это беспорядочное брожение полноты и богатства жизни, Fulle des Lebens, неистощимое разнообразие, буйство, неистовство, столкновение, хаос, но при этом и мир, единство с великим “Я есмь”, гармония с естественным порядком, музыка сфер, растворение в извечном всесодержащем духе. Это — странное, это — экзотическое, гротескное, таинственное, сверхъестественное, развалины, лунный свет, зачарованные замки, охотничьи рога, эльфы, великаны, грифоны, водопады, старая мельница на Ручье, тьма и силы тьмы, призраки, вампиры, безымянный ужас, иррациональное, невыразимое. Но при этом и хорошо знакомое, и чувство принадлежности к единственной в своем роде традиции, и радость в улыбающемся лике обыденной природы, и привычные звуки и картины простого, довольного сельского люда — здоровой и счастливой мудрости розовощеких сынов земли.

Это древнее, историческое, это готические соборы, туманы старины, античные корни и старый порядок с не поддающимися анализу качествами, его глубокие, но невыговариваемые привязанности, неосязаемое, невесомое. При этом погоня за новизной, революционными переменами, участие в быстротекущем настоящем, желание жить в данный момент, отказ от знания, прошлого и будущего, пасторальная идиллия счастливой невинности, радость проходящего мгновения, чувство безвременности. Это ностальгия, это мечтательность, это пьянящие сны, это сладкая грусть и горькая грусть, одиночество, боль изгнания, чувство отчужденности, блуждание в отдаленных краях, особенно на Востоке, и в отдаленных временах, особенно в средневековье. Но это также радостное сотрудничество в совместном творческом усилии, чувство созидательной причастности Церкви, классу, партии, традиции, великой и всеохватной симметрической иерархии, рыцари и челядь, чины Церкви, органические социальные узы, мистическое единение, одна вера, одна земля, одна кровь, “la terre et les morts”, “земля и мертвецы”, как сказал Баррес, великое сообщество мертвых, живых и еще не родившихся. Это торизм Скотта, Саути и Водсворта, и это же радикализм Шелли, Бюхнера и Стендаля. Это шатобриановское эстетическое увлечение средневековьем — и отвращение к средним векам Мишле. Это карляйлевский культ власти — и ненависть к ней Гюго. Это крайний мистицизм природы — и крайний анти–природный эстетизм. Это энергия, сила, воля, etalage du moi, выставление себя напоказ; и это также самоистязание, самоуничтожение, самоубийство. Это первобытное, это безыскусное, это лоно природы, зеленые поля, коровьи бубенцы, журчащие ручьи, бездонность голубого неба. В не меньшей степени, однако, это также дендизм, страсть к изысканной одежде, красные жилеты, зеленые парики, голубые волосы, которые последователи таких людей, как Жерар де Нерваль, носили некоторое время в Париже. Это омар, которого Нерваль водил на бечевке по улицам Парижа.

Это исступленная склонность к самолюбованию, эксцентричность, это битва Эрнани, это ennui, скука, это taedium vitae, отвращение к жизни, это смерть Сарданапала, написанная ли Делакруа, изображенная ли Берлиозом или Байроном. Это судорога великих империй, войны, кровопролитие и крушение миров. Это романтический герой — бунтарь, lhomme fatal, роковой человек, проклятая душа, Корсары, Манфреды, Гяуры, Лары, Каины, все население героических поэм Байрона. Это Мельмот, это Жан Сбогар, отверженные и Измаилы, равно как куртизанки с золотым сердцем и каторжанки с благородным сердцем со страниц беллетристики девятнадцатого века. Это питие из человеческого черепа, это Берлиоз, сказавший, что хочет подняться на Везувий, чтобы беседовать с родственной душой. Это сатанинские пирушки, бесстыдная ирония, дьявольский смех, черные герои, но также и блейковское видение Бога и его ангелов, великое христианское общество, вечный порядок и “звездные небеса, которые едва ли могут выразить бесконечное и вечное христианской души”.

Это, коротко говоря, единство и многообразие. Это точность частностей, в картинах природы например, и одновременно непостижимая, обрекающая танталовым мукам расплывчатость очертаний. Это красота и уродство. Это искусство для искусства — и искусство как инструмент общественного спасения. Это сила и слабость, индивидуализм и коллективизм, чистота и испорченность, революция и реакция, мир и война, любовь к жизни и любовь к смерти”.

"Октябрь", №11, 2000

@темы: романтизм

---

[rosarosa]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Религия в Великой Французской революции

[Khibinys Heart]

Уважаемые сообщники! Нужна помощь!
Подскажите, пожалуйста, литературу по данной теме.
(Можно и ссылочки)
Бёрка, Чудинова, Торквиля, Крывелева не предлагать =) Уже есть =)

Буду очень благодарна.

---

Парижские бани в XVIII веке. Продолжение.

[Miss_N]

Наконец-то добралась я опять до бань
И, как всегда, спасибо моему редактору - м-ль Анаис.

Guide des Amateurs et des Etrangers voyageurs a Paris par M. Thiery, изданный в Париже в 1787 году, рассказывает, в числе прочих парижских достопримечательностей, также о китайских банях и школе плавания.
Оба эти заведения принадлежали некоему господину Тюркену. Кстати, это была первая во Франции школа плавания, и открылась она в 1785 году.
Как учили плавать в XVIII веке? Достаточно своеобразно .
Обучение проходило в пять этапов. Первый – подготовительный, где обучали всем необходимым плавательным движениям, но на суше. Поскольку уроки проходили в закрытом помещении, их можно было брать круглый год, в ожидании времени, когда температура воздуха позволит приступить собственно к плаванию в воде.
Второй этап ученики проходили уже в бассейне, под руководством учителей, которые сами в воду не заходили.
Третий этап, очень важный – это формирование навыков плавания в одежде, поскольку, как говорит путеводитель, именно в таком виде человек падает в воду, и тяжесть одежды может увлечь его на дно, если он не обучен тому, как избегнуть этой опасности. На этот случай в школе плавания находилась специальная одежда.
Четвертый этап – обучение плаванию собственно в реке, против ветра и течения. Учителя в лодках находились неподалеку от своих подопечных, готовые прийти им на помощь.
И пятый, заключительный этап – обучению искусству нырять.
Плата за полный курс составляла 48 ливров с каждого ученика, а за один урок – 30 су.
Те, кто тренировался в бассейне самостоятельно, без учителей, платили по 24 су за один раз.
В путеводителе особо отмечается, что правила приличия в школе строго соблюдались, и плавать без панталон либо кальсон запрещалось.
Далее приводится отрывок из вышеназванного путеводителя.

Китайские бани.
Эти бани расположены ниже набережной Дофина, близ моста Турнель, и также принадлежат сьеру Тюркену. Барки, на которых они построены, располагаются в самом чистом месте реки.
Каждая купальня разделена на отдельные кабинки, в которых речная вода течёт со своей обычной скоростью. Эти кабинки весьма чисты, и вода поступает в каждую отдельно, как если бы купальщики просто находились посреди реки. Для удовольствия и удобства посетителей здесь есть все, что только может представить воображение; есть купальни, в которые вода поступает с такой скоростью, что позволяет принимать массажные ванны, очень полезные при некоторых заболеваниях.
Плавание в этой ситуации абсолютно не исключает правил благопристойности, которая всегда соблюдается: бани для дам находятся отдельно, к тому же в закрытом помещении, и купальщики одеты.
Все купальни довольно большого размера, в них могут одновременно принимать ванны три человека.
Цены нижеследующие:
Для тех, кто принимает ванны в отдельном кабинете – 1 ливр 4 су
Для двух человек, с каждого – 15 су
Для трех человек, с каждого – 12 су
Полотенца оплачиваются отдельно.

@темы: история, литература

---

Мари Элизабет Виже-Лебрён и Аделаида Лабий-Гийяр

[tes3m]

08.10.2009 в 22:27

Пишет  MirrinMinttu:

Мари Элизабет Виже-Лебрён


Дочь художника и парикмахера, была Мари отослана в деревню к родственникам еще шестилеткой, а они отдали ее на воспитание в монастырь. Там девочка и прожила 5 лет. А потом ее овдовевшая мать вышла замуж за богатого ювелира. Очевидно, парикмахером дама была незаурядным, да и ювелир был близок по роду занятий к аристократической среде. Девочку забрали в Париж, в новый дом у самого королевского дворца. Ей стала покровительствовать сама жена герцога Орлеанского, она была знакома с Грёзом и Верне.

Брат Этьенн

Очевидно, девочка была невероятно талантливой, потому что известно, что еще 15-летним подростком она рисовала профессионально. Да так, что не убереглась от бюрократической машины: через 4 года ее мастерскую закрыли, потому что Мари занималась ремеслом художника, не имея лицензии. Что ж, она поступила в художественную академию св. Луки, и в 28 лет стала уже членом Академии.

Работа в Академию

Не помешало и раннее замужество! Мари вышла замуж уже в 20 лет – за художника, Жана Батиста Пьера Лебрёна. Старая, как мир, история: ее отчим вышел на пенсию и сдал дом небедному молодому человеку. Был он не только художником, но и дилером, и его чудо-жена быстро стала популярной художницей в салонах парижской аристократии. Она была даже приглашена сделать портрет Марии-Антуанетты! Так совсем молодая девушка стала придворной художницей. В 1778 году они купили у отчима дом, в котором жили, и вскоре он стал самым модным художественным салоном Парижа.

Мария-Антуанетта

Съездили они с мужем и во Фландрию, и там были хорошо приняты в высших кругах. Мари заказали портрет Вильяма I, принца Нассау.
Интересно, что в члены Академии Мари была принята в один день с другой художницей, миниатюристкой Аделаид Лабиль-Жийярд, которая была старше ее на 6 лет. Некоторые члены Академии выступали против Виже-Лебрён на основании того, что ее муж – дилер, но король издал указ, и члены Академии повиновались Вскоре они поняли, что в тот день им улыбнулась удача: милые дамы начали состязаться друг с другом, вместо того, чтобы оспаривать место под солнцем у джентельменов. Вот автопортрет Жийярд:



Возможно, именно в результате этой подковерной борьбы, о Мари Лебрён поползли слухи: ее называли любовницей министра финансов Калона и графа Видреля, да и еще многих. То, что осталось от ее репутации, было разрушено в 1789 году публикацией фиктивной переписки художницы с миистром финансов. Началась открытая травля.

Министр

Граф

А потом Франции стало не до художеств, там началась революция. К тому времени Мари уже не жила дома, и в ту самую ночь, когда толпа ворвалась в Версаль, она со своими друзьями пересекла границу Италии. Они думали просто отдохнуть от беспорядков и вернуться домой, как только восстановится привычная жизнь. На самом же деле, они покинули Францию на 12 долгих лет.

Портрет Байрона

Разумеется, Лебрён и ее дом в Риме стали центром роялистской коалиции, но политика художницу не привлекала. Она курсировала между Римом и Неаполем, и в 1792 решила вернуться в Париж. Только вот не вернулась, узнав, что ее имя попало в списки эмигрантов, что из-за этого она лишилась во Франции всех гражданских прав, и что ее муж обратился в Академию с требованием, чтобы ее имя было вычеркнуто из этих списков (в чем ему отказали). Началась эмигранская жизнь.

Вена, портреты австрийских и польских аристократов... А во Франции террор нарастал. Муж Мари снова обратился с петицией, чтобы имя его жены переместили из списков эмигрантов в списки путешествующих художников. Отказали, и заключили надоеду ненадолго в тюрьму. Этот эпизод его добил, и в 1794 году он подал на развод. Вот здесь ему не отказали.

Головина

Россия, двор Екатерины... Портреты, портреты... Шесть лет она прожила в России. Прославилась, нажила немалое состояние, но домой хотелось. И вот, наконец, после петиции в Директорию, подписанную 255 артистами, имя Мари Виже-Лебрён было вычеркнуто из списков эмигрантов. В июне 1800 года она становится членом Санкт-Петербургской Академии Изящных Искусств, но жизнь снова преподносит ей неприятный сюрприз: ее дочь выходит замуж за секретаря директора Императорских театров, несмотря на яростные протесты матери.

Жюли, дочь

Наконец, в январ 1802 года Лебрён вернулась в Париж – через Берлин, где ее, в очередной раз, сделали членом очередной Академии, и где она была принята Гогенцоллернами. В Париже Мари явилась прямо домой, полагая, очевидно, что муж развелся с ней просто из чисто житейского чувства самосохранения, но – не сложилось, и она снимает себе коттедж в Медоне, где может спокойно работать. В декабре она потребовала от мужа свою долю имущества.

Понятовский

Она много путешествовала: Бельгия, Голландия, Швейцария... Помирилась с дочерью и зятем, вернувшимися во Францию, заплатила большинство долгов своего разорившегося бывшего мужа, выкупила у него дом с садом. Рисовала сестру Наполеона, провела несколько недель у мадам де Сталь. Пережила и бывшего мужа, и брата, и дочь. Мари Элизабет Виже-Лебрён умерла в 1842 году от атеросклероза. Ей было 87 лет.

Полная галерея ее карин находится на сайте: www.batguano.com/vigeegallery.html
Загляните, там практически вся европейская аристократия тех времен, на 186 страницах)))

11.10.2009 в 23:23

Пишет  MirrinMinttu:

Аделаида Лабилль-Жильярд
Говоря о женщинах-художницах 1700-х, никак нельзя умолчать о злейшей сопернице Виже-Лебрён, о Аделаиде Лабий-Гийяр (1749 – 1803). Жизнь у нее была куда как менее интересной, чем у Лебрён, но ее работы красуются в Лувре, Версале, Национальном Музее в Варшаве, и, почему-то, в огромном количестве американских музеев.

Автопортрет в миниатюре

Аделаида была дочерью лавочника, у которого одно время работала Жанна Бику, будущая мадам дю Барри, с которой она дружила. Совершенно неясно, почему Аделаида подростком начала брать уроки живописи у миниаютюриста-швейцарца Франсуа-Эли Винсента. Возможно, ее родители считали рисование миниатюр подходящим увлечением для девочки из хорошей семьи. Очевидно, девочка оказалась не без таланта, потому что ее автопортрет в миниатюре (см. выше) был выставлен в салоне Сен-Люк. А было художнице в тот момент всего 15 лет.

Жизнь ее, несмотря на успех, шла по накатанной колее. В 20 лет Аделаида вышла замуж за какого-то ничем не знаменитого Николя Жильярда, после чего стала ученицей Мориса Квентина де ла Тура. У него она изучала пастельную технику.



А в 1777 году она решила учиться писать маслом, и учиться у сына ее первого учителя. Франсуа-Андрэ Винсент, один из главных неоклассицистов, сыграл некоторую роль в жизни Аделаиды, и не только как учитель. Во всяком случае, именно в том году Аделаида оставила мужа и открыла свое ателье, начав преподавать и зарабатывать этим на жизнь. Она вышла замуж за Франсуа-Андрэ, но гораздо, гораздо позже, в 1799 году, когда ей было уже 50 лет.

Франсуа-Андрэ

Я уже писала, что ее приняли во Французскую Академию одновременно с Виже-Лебрён, но, положа руку на сердце, шесть лет разницы в возрасте явно сделали Аделаиду более зрелой художницей, чем была в тот момент ее соперница. Мы помните, что Лебрён представила в качестве приемной работы, да? А вот Лабий-Гийяр представила этот портрет:

Скульптор Pajou

Хотя в возрасте Лебрён и Аделаида рисовала томных толстушек, хоть и без всяких аллегорий.

Приятный сюрприз

Несмотря на свой потенциал, Аделаида продолжала рисовать, по большей части, сладенькие миниатюрки аристократок в кругу семьи, вскармливающих самостоятельно своих младенцев, как велел им великий Руссо. Деньги это приносило, славу – нет. Аделаида была женщиной неглупой, и вывод сделала быстро. Ее роскошный автопортрет с двумя ученицами произвел фурор (хотя явно был написан в виде ответа автопортрету Лебрён), и обратил на себя внимание сиятельной тезки, тетушки Короля Луи XVI, которую тоже звали Аделаидой.

Мадам Аделаида

С тех пор жизнь начала улыбаться Аделаиде. Обе тетушки короля и его сестра ее обожали, а обожание королевских родственников всегда дорогого стоит: мало того, что дамы сами заказали свои портреты, по еще и добились для своей художницы пансиона в 1000 ливров, что для женщины в ситуации Лабий-Гийяр было совсем не лишним. Звездным часом Аделаиды должен был стать очень композиционно сложный портрет графа де Прованса, но звездный час не состоялся из-за революции. Граф эмигрировал, а суровые революционеры потребовали, чтобы Аделаида уничтожила работу. Да-да, ее тщательно проверили на лояльность делу народа и революции, ведь в прошлом художницы был грех рисования презренных аристократов.

Эскиз к портрету графа

Впрочем, Лабий-Гийяр вовсе не была роялисткой, хотя и получала с огромным удовольствием аристократические деньги. Она и не подумала эмигрировать! Напротив, теперь, когда Лебрён была в эмиграции, Аделаида осталась вне конкуренции. Выяснилось, что главные фигуры Республики любили собственные портреты ничуть не меньше своих злейших врагов-аристократов. И Лабий-Гийяр их рисовала, от Робеспьера до д’Эгильона. Даже страшные дни террора она не пропустила без выгоды для себя: наконец-то она смогла официально развестись со своим чуть ли не 20 лет назад оставленным мужем. В том же году, при помощи Иоахима Лебретона, шефа музейного бюро, она получила квартиру в Лувре и пансион в 2000 ливров.
www.ladyreading.net/labille-guiard/gallery.html
Робеспьер

@темы: Робеспьер, живопись

---

Балет "Пламя Парижа", 1953

[Нэт Старбек]

Под катом первые пять кусков.
Чабукиани (Филипп), Готлиб (Жанна), Сангович (Тереза).












Из фильма "Мастера русского балета", 1953

@темы: музыка

---

А что было дальше?

[Sivierre]

Меня заинтересовало, что стало с Дюпле и Шарлоттой Робеспьер после Термидора?
Насколько я знаю, Шарлотта после казни Робеспьера угодила в тюрьму, но не так уж и долго ей там пришлось находиться. Она подписала отказ от Робеспьера, признав все его преступления и получив за это особую песию (если не ошибаюсь)-это по Молчанову. Сама же она, в своих воспоминаниях пишет, что не посмотрела, что подписывает и что для нее этот документ составила сокамерница, после подписания которого их отпустили. Далее ничего особенного не слышно (ну, по крайней мере, я не в курсе).
А Дюпле?
И, звучит абсурдно, но какова была судьба ньюфаундленда, принадлежавшего Робеспьеру?)

Прошу простить за всевозможные неточности.

@темы: Робеспьер