АНДРЕ ШЕНЬЕ Шарлотте Корде,
казненной 18 июля 1793 г.
Тогда, как в эти дни, отравленные скверной,
Стенают подлецы, кто впрямь, кто лицемерно,
Среди бессмертных чтя Марата своего,
А идола сего заносчивый служитель,
Парнасский подлый гад, парнасской грязи житель
Вопит свой жалкий гимн у алтарей его.1
Ты, Истина, молчишь. Слова оцепенели.
Страх спеленал язык, и губы не посмели
Пропеть деянью славному хвалу.
Ужель нам стоит жить? И жизни смысл каков?
Когда томится мысль под тяжестью оков
И от народных глаз скрывается во мглу.
Нет, молча не хочу я ту боготворить,
Что Францию мою пыталась пробудить,
Злодейство покарав, презренное от века.
О, дева грозная, как Мщение и Смерть,
Ты немощных богов заставила краснеть,
Что монстра создали под видом человека.
Когда из логовища змея голова
Едва просунулась, ты вмиг оборвала
Презренной жизни нить, твоей - ничтожный гад,
Чтоб у твоих зубов, из беспощадной пасти
Всю плоть невинную, что ты терзал со страстью,
Всю кровь невинную востребовать назад.
И встретившись с твоим, предсмертный взор его
Прочел в нем приговор и правды торжество.
Твой взгляд ему сказал: "Ступай в посмертный прах
И проложи тропу вождям себе подобным.
Купался ты в крови - зверь в упоенье злобном,
Так захлебнись в своей и вспомни о богах".
И Греция сама, восхищена тобой,
Свой мрамор источит, чтоб грозный подвиг твой
Навек запечатлеть, тираноборцев сонм
Пополня наконец, и хоры у могилы
В святом безумии восславят власть и силу
Богини мщения, с себя стряхнувшей сон.
А Франция тебя швырнула гильотине
И монстру своему готовит траур ныне
Такой же участи достойнейшая мразь.
О, как сумела ты улыбкою презренья
Смутить своих судей, хотевших тень смятенья
В твоих очах прочесть при слове "казнь".
О, как ничтожен был судья и тот сенат,
Тот грозный трибунал, когда твой гордый взгляд
И речь спокойная им разъяснили внятно,
Что тот, кто сокрушил тирана грязный трон
И смерть наградой взял, навек оправдан он,
Он свой невольный грех избыл тысячекратно.
О, как нас обманул твой, дева, облик нежный,
Когда ты в глубине свой замысел мятежный,
Месть беспощадную лелеяла, тая,
Так небо тихое в безветренной лазури
Таит в себе порой возможность дикой бури,
Метущей молнии, волнующей моря.
И приведенная на подлой казни место,
Была прекрасна ты, как юная невеста,
Спокойное лицо и чистый ясный взор,
Как презирала ты хулу толпы народной,
Себя считающей всевластной и свободной
И с воплем радостным ловящей приговор.
Но с подвигом твоим сплетен и наш позор.
Мы - Франции сыны - молчим, потупя взор.
На миг мужчиной став, ты посрамила нас,
Нас - жалких евнухов, нас - хор душонок рабьих,
Погрязших в жалобах, увязших в всхлипах бабьих
Тогда, когда зовет кинжальной мести час.
Так чудищем одним на этом грязном свете
Вдруг стало меньше вмиг. И Дева-добродетель
Тебя приветствует. Внемли ее хвале.
Да, ты была права. Убийство неизбежно.
Бессильны все слова. И лишь кинжал - надежда,
Когда во власти зла законы на земле.
послесловие Сергея Стратановского
Со школьных лет мы помним строки из пушкинской оды "Вольность":
Открой мне благородный след
Того возвышенного Галла,
Кому сама средь славных бед
Ты гимны смелые внушала.
Учителя, как правило, не объясняли, а ученики не очень интересовались, кто же этот "возвышенный Галл". Это - Андре Шенье, самый значительный французский поэт ХVIII в., погибший на якобинской гильотине. Его посмертная слава достигла тогда далекой России, хотя первая книга его стихотворений (на французском) появилась только в 1819 г., через два года после того, как Пушкин написал свою дышащую юношеским энтузиазмом оду. Брат поэта, Лев Пушкин, вспоминал впоследствии: "Андрей Шенье, француз по имени, а конечно, не по направлению таланта, сделался его поэтическим кумиром. Он первый в России и, кажется, даже в Европе достойно оценил его" ("Пушкин в воспоминаниях современников". М., 1974. Т. 1, с. 64). Шенье, этот, как бы сказали в пушкинские времена, "мученик либеральности", был незримым спутником нашего великого поэта на протяжении всей его жизни. Все восхищало Пушкина в "возвышенном Галле": и его поэтическое творчество, и обличение им террора, и, наконец, возможно, сознательный шаг, сделанный им навстречу своей гибели. Ведь Шенье вполне мог бы избежать казни: в 1793 г. его брат Мари-Жозеф, якобинец и посредственный драматург, опасаясь за жизнь Андре, нашел ему убежище: уединенный домик в Версале, где не были слышны раскаты революционной грозы. Там, рядом с дворцом и парком уже казненного короля, он и написал оду Шарлотте Корде, перевод которой я предлагаю вниманию читателей. Вскоре Шенье, видимо, почувствовал, что писать такие стихи и в то же время скрываться, таиться нельзя, и он возвращается в "пасть зверя", в страшный якобинский Париж. Его арестовали в доме знакомого как "подозрительную личность", и 7 термидора, за два дня до падения Робеспьера, он был казнен.
Пушкина впечатлила ода на смерть Корде. Отзвук ее слышится в написанном во время кишиневской ссылки "Кинжале":
Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:
Презренный, мрачный и кровавый,
Над трупом вольности безглавой
Палач уродливый возник.
Апостол гибели, усталому Аиду
Перстом он жертвы назначал,
Но вышний суд ему послал
Тебя и деву Эвмениду.
Эхо этих строк - в элегии "Андрей Шенье", написанной Пушкиным в 1825 г., в Михайловском:
Ты пел Маратовым жрецам
Кинжал и деву-эвмениду.
Перевод оды Шарлотте Корде был сделан мною в 1994 г., в год двухсотлетия казни Шенье. Опубликован он не был. В 1995 г. в издании "Андре Шенье. Сочинения. 1819" появился другой перевод этого же стихотворения - Е. П. Гречаной. Ранее эта ода на русский язык не переводилась.
Перевод с французского и послесловие Сергея Стратановского
1(Намек на гимн, сочиненный депутатом Одоном. - Пpимеч. пеpеводчика.)
Перевод с французского и послесловие Сергея Стратановского
Опубликовано в журнале:
«Звезда» 1999, №6
НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
казненной 18 июля 1793 г.
Тогда, как в эти дни, отравленные скверной,
Стенают подлецы, кто впрямь, кто лицемерно,
Среди бессмертных чтя Марата своего,
А идола сего заносчивый служитель,
Парнасский подлый гад, парнасской грязи житель
Вопит свой жалкий гимн у алтарей его.1
Ты, Истина, молчишь. Слова оцепенели.
Страх спеленал язык, и губы не посмели
Пропеть деянью славному хвалу.
Ужель нам стоит жить? И жизни смысл каков?
Когда томится мысль под тяжестью оков
И от народных глаз скрывается во мглу.
Нет, молча не хочу я ту боготворить,
Что Францию мою пыталась пробудить,
Злодейство покарав, презренное от века.
О, дева грозная, как Мщение и Смерть,
Ты немощных богов заставила краснеть,
Что монстра создали под видом человека.
Когда из логовища змея голова
Едва просунулась, ты вмиг оборвала
Презренной жизни нить, твоей - ничтожный гад,
Чтоб у твоих зубов, из беспощадной пасти
Всю плоть невинную, что ты терзал со страстью,
Всю кровь невинную востребовать назад.
И встретившись с твоим, предсмертный взор его
Прочел в нем приговор и правды торжество.
Твой взгляд ему сказал: "Ступай в посмертный прах
И проложи тропу вождям себе подобным.
Купался ты в крови - зверь в упоенье злобном,
Так захлебнись в своей и вспомни о богах".
И Греция сама, восхищена тобой,
Свой мрамор источит, чтоб грозный подвиг твой
Навек запечатлеть, тираноборцев сонм
Пополня наконец, и хоры у могилы
В святом безумии восславят власть и силу
Богини мщения, с себя стряхнувшей сон.
А Франция тебя швырнула гильотине
И монстру своему готовит траур ныне
Такой же участи достойнейшая мразь.
О, как сумела ты улыбкою презренья
Смутить своих судей, хотевших тень смятенья
В твоих очах прочесть при слове "казнь".
О, как ничтожен был судья и тот сенат,
Тот грозный трибунал, когда твой гордый взгляд
И речь спокойная им разъяснили внятно,
Что тот, кто сокрушил тирана грязный трон
И смерть наградой взял, навек оправдан он,
Он свой невольный грех избыл тысячекратно.
О, как нас обманул твой, дева, облик нежный,
Когда ты в глубине свой замысел мятежный,
Месть беспощадную лелеяла, тая,
Так небо тихое в безветренной лазури
Таит в себе порой возможность дикой бури,
Метущей молнии, волнующей моря.
И приведенная на подлой казни место,
Была прекрасна ты, как юная невеста,
Спокойное лицо и чистый ясный взор,
Как презирала ты хулу толпы народной,
Себя считающей всевластной и свободной
И с воплем радостным ловящей приговор.
Но с подвигом твоим сплетен и наш позор.
Мы - Франции сыны - молчим, потупя взор.
На миг мужчиной став, ты посрамила нас,
Нас - жалких евнухов, нас - хор душонок рабьих,
Погрязших в жалобах, увязших в всхлипах бабьих
Тогда, когда зовет кинжальной мести час.
Так чудищем одним на этом грязном свете
Вдруг стало меньше вмиг. И Дева-добродетель
Тебя приветствует. Внемли ее хвале.
Да, ты была права. Убийство неизбежно.
Бессильны все слова. И лишь кинжал - надежда,
Когда во власти зла законы на земле.
послесловие Сергея Стратановского
Со школьных лет мы помним строки из пушкинской оды "Вольность":
Открой мне благородный след
Того возвышенного Галла,
Кому сама средь славных бед
Ты гимны смелые внушала.
Учителя, как правило, не объясняли, а ученики не очень интересовались, кто же этот "возвышенный Галл". Это - Андре Шенье, самый значительный французский поэт ХVIII в., погибший на якобинской гильотине. Его посмертная слава достигла тогда далекой России, хотя первая книга его стихотворений (на французском) появилась только в 1819 г., через два года после того, как Пушкин написал свою дышащую юношеским энтузиазмом оду. Брат поэта, Лев Пушкин, вспоминал впоследствии: "Андрей Шенье, француз по имени, а конечно, не по направлению таланта, сделался его поэтическим кумиром. Он первый в России и, кажется, даже в Европе достойно оценил его" ("Пушкин в воспоминаниях современников". М., 1974. Т. 1, с. 64). Шенье, этот, как бы сказали в пушкинские времена, "мученик либеральности", был незримым спутником нашего великого поэта на протяжении всей его жизни. Все восхищало Пушкина в "возвышенном Галле": и его поэтическое творчество, и обличение им террора, и, наконец, возможно, сознательный шаг, сделанный им навстречу своей гибели. Ведь Шенье вполне мог бы избежать казни: в 1793 г. его брат Мари-Жозеф, якобинец и посредственный драматург, опасаясь за жизнь Андре, нашел ему убежище: уединенный домик в Версале, где не были слышны раскаты революционной грозы. Там, рядом с дворцом и парком уже казненного короля, он и написал оду Шарлотте Корде, перевод которой я предлагаю вниманию читателей. Вскоре Шенье, видимо, почувствовал, что писать такие стихи и в то же время скрываться, таиться нельзя, и он возвращается в "пасть зверя", в страшный якобинский Париж. Его арестовали в доме знакомого как "подозрительную личность", и 7 термидора, за два дня до падения Робеспьера, он был казнен.
Пушкина впечатлила ода на смерть Корде. Отзвук ее слышится в написанном во время кишиневской ссылки "Кинжале":
Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:
Презренный, мрачный и кровавый,
Над трупом вольности безглавой
Палач уродливый возник.
Апостол гибели, усталому Аиду
Перстом он жертвы назначал,
Но вышний суд ему послал
Тебя и деву Эвмениду.
Эхо этих строк - в элегии "Андрей Шенье", написанной Пушкиным в 1825 г., в Михайловском:
Ты пел Маратовым жрецам
Кинжал и деву-эвмениду.
Перевод оды Шарлотте Корде был сделан мною в 1994 г., в год двухсотлетия казни Шенье. Опубликован он не был. В 1995 г. в издании "Андре Шенье. Сочинения. 1819" появился другой перевод этого же стихотворения - Е. П. Гречаной. Ранее эта ода на русский язык не переводилась.
Перевод с французского и послесловие Сергея Стратановского
1(Намек на гимн, сочиненный депутатом Одоном. - Пpимеч. пеpеводчика.)
Перевод с французского и послесловие Сергея Стратановского
Опубликовано в журнале:
«Звезда» 1999, №6
НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
@темы: литература
-
-
01.07.2008 в 13:35Шарлотта Корде - женщина, воспламеняющая воображение, невероятное мужество
-
-
01.07.2008 в 14:07-
-
19.08.2018 в 17:46