Перевод с французского Геннадия Русакова читать дальше
I
"В его строке -- свинец. В его горячих венах
Неистовая желчь течет".
А я двенадцать лет в долинах сокровенных
Копил стиха блаженный мед.
Придет моя пора -- и я раскрою улей,
И подтвердит мой каждый слог:
Не мщение, не злость в меня глагол вдохнули.
Когда-то страстный Архилох,
Обманутый в любви двурушничеством тестя,
Могучим ямбом прогремел.
Мне ни к чему Ликамб, я не для этой мести
Строку оттачивать умел.
Я не метал громов из мелочной гордыни.
Мне лишь отчизна дорога.
А снизойдет к ней мир -- и желчь во мне остынет.
Мой гнев -- законности слуга.
Мне против грязных гидр, на страх Питонам черным
Огнем и сталью потрясать.
Безжалостно давить, давить гадюк тлетворных --
Чтоб человеку жизнь спасать.
II
Кому ты, Пантеон, распахиваешь своды
И раскрываешь купола?
Что так слезлив Давид, кому несет в угоду
Кисть, что божественной слыла?
О небо! О судьба! Поверить ли фортуне?
О гроб, залитый морем слез!
А как небось Барер стенает на трибуне --
Аж пафос в клочья, на износ!
Ну, шуму по стране! Набат, сердца пылают,
Негодованье души жжет.
Вот якобинцы им рыданья посылают.
Бриссо, который не солжет,
Твердит, что углядел, как в смраде испарений
Свернулся пеленою мрак:
Клубилась кровь и слизь каких-то испражнений,
Рожденных мерзостью клоак.
А это к праотцам зловещей, грязной тенью
Душа Марата отбыла...
Да, женская рука и впрямь во дни цветенья
Такую жизнь оборвала!
Доволен Кальвадос. Но эшафот в накладе:
Петле за сталью не поспеть.
Кинжал и Пелетье успел туда ж спровадить..
С Маратом есть о чем жалеть:
Он, как никто, любил чужую кровь, страданья.
Скажи "подлец" -- в ответ кричат
"Бурдон!" и "Лакруа!"... Достойные созданья...
Но первым все же был Марат.
Да он и был рожден под виселичной сенью,
Петли надежда и оплот.
Утешься, эшафот. Ты -- Франции спасенье.
Тебе Гора вот-вот пришлет
Героев на подбор -- шеренгой многоликой:
Лежандр (его кумир -- Катон),
Заносчивый Колло -- колодников владыка,
За ними Робеспьер, Дантон,
Тюрьо, потом Шабо -- переберешь все святцы:
Коммуна, суд и трибунал.
Да кто их перечтет? Тебе б до них добраться...
Ты б поименно их узнал.
С отходной сим святым, достойным сожалений,
Пришел бы Анахарсис Кло,
А может, Кабанис, другой такой же гений --
Хотя б Грувель, не то Лакло.
Ну, а по мне, пускай надгробные тирады
Произнесет добряк Гарат.
Но после ты их всех низвергни в темень ада --
Долизывать Марату зад.
Да будет им земля легка в могильном мраке,
Под сенью гробовой доски:
Глядишь, тогда скорей отроют их собаки --
Растащат трупы на куски!
Гражданин Архилох Мастигофор
III
Я слышал -- изменив холодному презренью,
Разгорячились вы всерьез,
Когда вам "Монитер" дурацкое творенье
Глупца Барера преподнес.
Труды педанта вас вконец разволновали,
А стыд и страх ввели во грех,
И вы его при всех фракийцем обозвали, --
Мол, перепортил женщин всех.
К тому же говорят... Но я-то полагаю,
Что честь, краса в глазах молвы
Любым наветам вас всечасно подвергают...
Однако, сказывают, вы
Хоть шепотом, но все ж по адресу подонка
К фигурам, истинно мужским,
Добавили "подлец", "сутяжная душонка"
И пару слов, подобных им.
Вам это не к лицу. Пусть он таков, но все же...
Не дело черни подражать.
Забудьте их язык. Бесстыдство речи может
Бесстыдство дела поддержать.
IV
Безвестность подлости казалась им укрытьем...
Но колченогий слог карающей эподы
Их неминуемо найдет.
Ты, Парос -- диамант, накрытый синим сводом,
Слепящий зрак эгейских вод.
В подземной тишине вершит Природа дело,
Ее работе нет конца.
Зато из недр твоих выходит мрамор белый
Для кропотливого резца.
А чтобы высший срам запечатлели строчки,
Есть мрамор-ямб, есть сталь в пере.
Так прокали его, готовь его к отточке!
Сын Архилоха, встань, Андре!
Не опускай свой лук -- он устрашенье сброда.
Пусть, унаследовав твой стих,
Грядущие века, всесущая природа
Заголосят при виде их:
-- У, свора подлецов! Чудовищ! Прокаженных,
В пылу резни и грабежей
Привыкших вымещать свой страх на слабых женах,
Не умертвляющих мужей,
На нежных сыновьях и на отцах несчастных,
Уже бессильных их спасти,
На братьях, чья вина -- в усилиях напрасных
От братьев муку отвести!
Жизнь и у вас одна... всего одна, вампиры!
И вы искупите лишь раз
Страдания и прах, рыданья и руины --
Все, проклинающее вас!
V
Но вот они живут, а наша скорбь, владыка,
К тебе в мольбах не прорвалась.
И лишь поэт, о Бог, могучий в ратной силе,
Пленен, предсмертно одинок,
Приладив на стихи пылающие крылья
Громов, что ты метнуть не смог,
Откликнулся на зов достоинства и чести,
Вверяя судьям сатаны
Лжесудей, чьи суды -- резня на лобном месте,
Вина -- в отсутствии вины.
Дай мне, владыка, жизнь! Тогда-то эта свора
Закрутится от стрел моих!
И не укрыться им в безвестности позора:
Я вижу, я лечу, я их уже настиг.
VI
На двадцати судах с едва прикрытым днищем --
Чтоб выбить посреди реки --
Тех пленников везли в цепях, в последнем сраме...
И всех Луара приняла:
Проконсулу Карье, под винными парами,
По нраву скорые дела.
Вот этих слизняков, приказчиков разбоя --
Фукье, Дюма, как на подбор, --
Где, что палач и вор, равны между собою
Судья, присяжный, прокурор, --
У, как я их хлестал, багровых от разгула,
Когда, вином воспалены
И похотью томясь, они сидят оснуло,
Лоснятся, хвастают, пьяны,
Сегодняшней резней и завтрашним разором,
Перечисленьем подлых дел,
И радуются им, и песни тянут хором!
А для утехи потных тел --
Лишь руку протянул, лишь губы захотели --
Красотки вмиг разгонят хмель:
Поверженных забыв, они из их постели
К убийцам прыгают в постель.
Продажный этот пол слепит приманка славы.
Он -- победителю вприклад.
Все, кто б ни победил, у женщин вечно правы:
На шее палачей висят,
В ответ на поцелуй губами ищут губы.
Сегодня наглая рука
Уже не встретит здесь ей недоступных юбок,
Стальной булавки у соска.
Раскаяние -- ад, где ищут искупленья.
Но тут не каются, а пьют.
Ночами крепко спят, не зная сожаленья,
И снова кровь наутро льют.
Неужто же воспеть кому-нибудь под силу
То, чем бахвалится бандит?
Они смердят, скоты: копье, что их пронзило,
Само, тлетворное, смердит.
VII
Когда войдет баран в пещерный сумрак бойни
И поглотит его проем --
Отара, пастухи, последний пес конвойный
Уже не думают о нем.
Мальчишки, что за ним, гоняясь, ликовали,
Красоток разноцветный рой --
Они его вчера умильно целовали,
Украсив пестрой мишурой, --
Не вспомнят про него, когда мягка котлета.
Что в бездне помощи искать?
Мне ясен мой удел. Не надо ждать ответа.
Пора к забвенью привыкать.
Как тысячу других, отрезанных от мира,
Назавтра, стадо поделя,
Разделают меня и выкинут для пира
Клыкам народа-короля.
А что могли друзья? Рукой родной и близкой,
Мой истомленный дух леча,
В решетку передать случайную записку
Да золотой для палача...
Живущий должен жить. Не мучайтесь виною.
Живите счастливы, друзья.
Вам вовсе ни к чему спешить вослед за мною.
В другие времена и я
Отвел бы, верно, взгляд от страждущих в неволе,
Не замечая скорбных глаз.
Сегодня мой черед кричать от этой боли,
Да будет жизнь светла для вас.
VIII
Живем и мы. А что ж. Наверно, так и надо.
Едим и спим в последний час.
Покуда смерть-пастух выгуливает стадо,
Пока топор не выбрал нас,
Тут сплетничают, пьют, мужьям очки втирают,
Ревнуют, пакости творят,
За картами сидят и юбки задирают,
Кропают вирши и острят.
Вон кто-то шар надул: он прыгает, летучий,
Набитый ветром, без помех,
Как речи семисот пошлейших недоучек --
Меж них Барер ученей всех,
А рядом мельтешат, острят и колобродят
Политиканы, болтуны.
Но заскрипела дверь -- и на порог выходит,
Среди внезапной тишины,
Казенный поставщик кормов для тигров-судей...
Чье нынче выпало число?
Кто ляжет под топор? И леденеют груди...
И облегченно: пронесло!
Бесчувственный глупец, тебе -- назавтра срок!
IX
Погас последний луч, пора заснуть зефиру.
Прекрасный день вот-вот умрет.
Присев на эшафот, настраиваю лиру.
Наверно, скоро мой черед.
Едва успеет час эмалью циферблата
С привычным звоном пропорхнуть,
За шестьдесят шагов, которым нет возврата,
Проделав свой недолгий путь,
Как непробудный сон смежит мои ресницы,
И прежде чем вот этот стих
В законченной строфе с другим соединится,
Наступит мой последний миг:
Войдет вербовщик душ, посланец смерти скорой.
Под гоготанье солдатни
Он выкликнет меня в потемках коридора,
Где я отмериваю дни,
Оттачивая строк карающие пики --
Коплю бессильные слова, --
И рифма на губах затихнет в полувскрике,
Запястья стиснет бечева.
Через толпу друзей по тесноте прохода
Проволокут меня силком.
Я был одним из них до страшного прихода,
Но я им больше не знаком.
Что ж, я пожил свое. Свобода побуждений,
Мужская честь и прямота,
Святые образцы ушедших поколений,
Блаженства робкая мечта,
Фемиды грозный лик над кровью преступленья,
Высокой жалости урок,
Деянья старины, не знающие тленья,
Горячность дружественных строк --
Их в мире больше нет! На что мне жить на свете,
Где верховодят ложь и страх?
О трусы, только мы одни за все в ответе!
Прощай, земля! Прими мой прах.
Довольно мешкать, смерть! Утишь мои мученья.
Ты впрямь, душа, погребена
Под грузом бед? Но жить -- такое наслажденье!
И жизнь моя еще нужна.
Кто честен -- тот, судьбой гоним несправедливо,
Уже готовый в землю лечь,
Не опускает глаз, и так же горделива
Его бестрепетная речь.
Но если не дано изменчивой судьбою
Мечом потешиться в бою --
Чернила под рукой, а боль всегда со мною.
Из них оружие скую!
И если, Правота, ни помышленьем тайным,
Ни просто словом невпопад,
Ни жестом, ни хотя б сомнением случайным
Перед тобой не виноват,
И если жжет тебя больнее всякой боли
Тысячеустая хвала
Деяньям подлецов, ревнителей неволи, --
Спаси меня! В разгуле зла
Я мститель твой, я длань, разящая громами!
Уйти, не отстреляв колчан,
Не растоптав в грязи, в стыду, в позоре, в сраме
Мерзавцев, сеющих обман, --
Кладбищенских червей, дорвавшихся до тела
Несчастной Франции? Сюда,
Мое перо, мой крик, мой гнев -- пора, за дело!
Когда б не вы -- что я тогда?
Вы жаркая смола, питающая пламя,
Хоть факел выгорел до дна.
Я в муках, но живу, я неразлучен с вами.
Надежды мощная волна
Меня несет. Без вас и жизнь -- одна отрава:
Тоски ощеренная пасть,
Соратники в ярме, палаческая слава
Лжеца, палаческая власть,
Достойных нищета, изгнанников могилы,
Закона пакостная ложь...
И в этом жить?! Ну нет! Всегда достанет силы
Всадить в себя кинжал! Так что ж?
Неужто никого -- почтить хотя бы словом
Полегших жертвами резни
И осушить глаза их сыновьям и вдовам,
Чтоб окровавленные дни
Пугали палачей упорством возвращенья,
Как неизбытая вина,
Чтоб их нашла в аду трехвостка отомщенья,
Уже для них припасена?
Чтоб плюнуть им в лицо, мученье их смакуя?..
Смерть, не стучись! Я отопру.
Страдай, гневись, душа, отмщения взыскуя!
Плачь, Доблесть, если я умру.
ПРИМЕЧАНИЯ
I
Когда-то страстный Архилох... -- древние греки считали Архилоха (вторая
половина VII в. до н.э.) великим лирическим поэтом. Сватаясь к дочери
паросского богача Ликамба, Архилох получил грубый отказ. В отместку за это
он осыпал Ликамба оскорбительными стихами, написанными новым размером --
ямбом. Опозоренный Ликамб покончил с собой. (Здесь и далее прим. перев.)
II
Давид, Жак Луи (1748--1825) -- знаменитый французский
живописец-классицист, близкий друг Робеспьера, один из видных деятелей
Конвента. Его кисти принадлежит картина "Смерть Марата". Прах последнего, по
предложению художника, поддержанному Конвентом, был перенесен в Пантеон.
Барер де Вьезак, Бертран (1755--1841) -- член Комитета общественного
спасения, видный деятель Конвента. Известен своим красноречием, равно как
экстремизмом своих заявлений в Конвенте, снискавших ему прозвище "Анакреон
гильотины". Участник Термидора, позднее эмигрировал в Бельгию.
Бриссо, Жак Пьер (1754--1793) -- видный политический деятель, депутат
Конвента, жирондист. Отправлен на гильотину по решению Конвента.
Да, женская рука... -- имеется в виду Шарлотта Корде, убийца Марата.
Доволен Кальвадос -- после убийства Марата ходил слух, что оно
организовано жирондистами, укрывшимися в Кальвадосе.
Пелетье -- Лепелетье де Сен-Фаржо, Луи Мишель (1760--1793) -- видный
деятель якобинцев. Заколот роялистом, так как был в числе депутатов
Конвента, голосовавших за смертную казнь Людовику XVI. В январе 1793 года
останки Лепелетье перенесены в Пантеон. Этот эпизод Великой французской
революции запечатлен Давидом в картине "Последние минуты Мишеля Лепелетье де
Сен-Фаржо".
Бурдон де ля Кроньер, Леонар (1754--1807) -- член Конвента,
враждовавший как с Робеспьером, так и с жирондистами.
Лакруа -- Делакруа, Жан Франсуа (1753--1794) -- дантонист, обезглавлен
одновременно со своим знаменитым другом.
Лежандр, Луи (1752--1797) -- якобинец, парижский мясник, один из
ближайших друзей Дантона. 9 термидора был среди противников Робеспьера.
Колло д'Эрбуа, Жан Мари (1749--1796) -- видный деятель якобинской
диктатуры, член Комитета общественного спасения. Принимал участие в
усмирении мятежа в Лионе, где несколько сот мятежников были расстреляны, так
как Колло считал, что гильотина работает слишком медленно. В ведении Колло
находились каторжные тюрьмы, на что намекает Шенье. Участник
термидорианского переворота. Позднее отправлен на каторгу, где и скончался.
Тюрьо де ля Розьер, Жак Алексис (1753--1829) -- депутат Конвента,
близкий друг Дантона.
Шабо д'Алье, Жорж Антуан (1758--1819) -- депутат Конвента, член
Трибунала. Автор работ по юриспруденции, при Наполеоне -- участник
разработки гражданского кодекса Франции.
Анахарсис Кло -- Дю Валле-де-Грас Клоотс (Кло -- у Шенье), Жан Батист
(1755--1794) -- якобинец, депутат Конвента. Именовал себя "оратором всего
человечества". Немец по национальности, Клоотс принял французское
гражданство. Взял имя Анахарсиса -- в честь скифского философа (ок. VI в. до
н.э.), долгое время жившего в Афинах. Казнен по приговору революционного
трибунала.
Кабанис, Пьер Жан Жорж (1757--1808) -- врач и философ, друг Мирабо,
философа-просветителя Кондорсе. Один из авторов наполеоновской конституции
VIII года, следующим образом определивший ее суть: "Все делается для народа
и во имя народа, ничто не делается его собственными руками и под его
неразумную диктовку".
Грувель, Филип Антуан (1758--1806) -- литератор и дипломат, секретарь
Временного исполнительного комитета. В этом качестве зачитывал смертный
приговор Людовику XVI.
Лакло -- Шодерло де Лакло, Пьер Амбруаз Франсуа (1741--1803) --
писатель (автор романа "Опасные связи") и политический деятель, якобинец.
Выступал за низложение и казнь короля.
Гарат (правильнее Гара), Доминик Жозеф (1749--1833) -- адвокат,
профессор истории, в 1793 году был министром юстиции, затем внутренних дел
Республики, после 9 термидора оставил пост. Впоследствии стал сторонником
Наполеона, который даровал ему титул графа.
Архилох Мастигофор -- псевдоним, взятый Шенье в честь первого автора
ямбов. Мастигофор (греч.) -- вооруженный бичом блюститель порядка на улицах,
в общественных местах и т.п.
III
...Разгорячились вы всерьез... -- личность адресата этого послания не
установлена.
IV
Ты, Парос... -- на острове Парос, в Эгейском море, добывается
знаменитый белый мрамор.
VI
Карье, Жан Батист (1756--1794) -- якобинец, участник усмирения мятежей
в Нормандии и Бретани. Назначенный проконсулом в Нант, прославился своей
жестокостью при расправах с мятежниками. Отозванный Робеспьером в Париж,
вскоре предстал перед революционным трибуналом, который приговорил его к
смертной казни на гильотине.
Фукье-Тенвиль, Антуан Кентен (1746--1795) -- известен своей
непримиримостью на посту прокурора Республики. Среди его наиболее известных
жертв -- Мария Антуанетта, Малерб, Дантон, Демулен. Осужден Конвентом и
обезглавлен.
Дюма, Рене Франсуа (1757--1794) -- председатель революционного
трибунала, сторонник Робеспьера. После осуждения последнего 9 термидора
пытался выступить против Конвента, был схвачен и без суда отправлен на
гильотину.
ОБ АВТОРАХ
АНДРЕ ШЕНЬЕ (ANDRE de CHENIER; 1762--1794) -- французский поэт и
публицист. О нем и его творчестве -- в предисловии А. Михайлова. Публикуемые
стихи взяты из полного собрания сочинений Андре Шенье, вышедшего в Париже в
серии "Библиотека Плеяды" (Andre Chenier. Oeuvres completes. Paris,
Bibliotheque de la Pleiade, Gallimard, 1950).
РУСАКОВ ГЕННАДИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (род. в 1938 г.) -- советский поэт и
переводчик. Автор сборников стихов "Горластые ветры" (1960), "Длина дыхания"
(1980), "Время птицы" (1985). Переводил с французского стихи Луи Арагона,
Алена Боске, Жан-Пьера Фая, с английского -- Томаса Мура, Джона Донна,
Томаса Кэмпиона, сонеты современников Шекспира, с итальянского -- Тонино
Гуэрры, Чезаре Павезе и др.
* АНДРЕ ШЕНЬЕ -- Ямбы (Перевод с французского Геннадия Русакова.
Вступление А. Д. Михайлова) // Иностранная литература, 1989, No 7, 145--153.
@темы: литература
-
-
10.08.2008 в 16:40Я эти стихи читала еще в другом переводе, из литпамятниковского собрания сочинений 1995 г. издания. Вот, для сравнения, перевод VIII ямба:
читать дальше
-
-
10.08.2008 в 17:59-
-
10.08.2008 в 20:56(про комментарии не говорю - Отправлен на гильотину по решению Конвента. - это, разумеется, дежурный штамп - кому какое дело, что Конвент лишь одно судебное решение принял - приговорив к смерти короля... - депутат Конвента, член Трибунала - а то, что это попросу невозможно одновременно - кого волнует...
извините за занудство...)
-
-
10.08.2008 в 21:06