О Шарлотте Корде.

[rosarosa]

Некоторые отрывки из книги Е. Морозовой "Шарлотта Корде".



В сущности, вся короткая биография Шарлотты Корде, вплоть до роковой недели, каждый день которой стал ступенью, ведущей на вершину славы и бессмертия, соткана из сплошных предположений. "О ней сохранилось весьма мало исторических данных. Она появляется на сцене истории подобно метеору и так же быстро исчезает от ослепленных взоров зрителя. Весь духовный образ ее облечен таинственностью, делающей ее неотразимо привлекательной", - утверждает Н. Мирович в романтической биографии Шарлотты Корде. Современники, оставившие воспоминания о Шарлотте, писали о ней, находясь под влиянием совершенного ею подвига, а потому невольно подчеркивали те черты ее характера, которые, на их взгляд, предвещали ее будущую героическую жертву. А при жизни Шарлотты о ней наверняка судили и рядили точно так же, как о ее подругах, и перешептывались за ее спиной, гадая, отчего такая красивая девушка никак не выйдет замуж. Возможно, жалели ее как бесприданницу, возможно, называли синим чулком - из-за пристрастия к серьезному чтению. Пишут, что она сама шила платья и даже собственноручно вышила свою амазонку из белого сукна. Однако относительно ее умения одеваться высказывали сомнения. Говорят, она любила строгие серые платья (влияние монастыря). Мадам де Маромм вспоминает :"Моя матушка решила привить ей хороший вкус, и мне нередко приходилось преодолевать сопротивление Шарлотты, когда я хотела причесать ее и украсить ее волосы лентами. Матушка лично выбрала фасон ее платьев, и в них мадемуазель д'Армон совершенно преобразилась, несмотря на то, что она по-прежнему не уделяла должного внимания своей внешности".
(...) Несмотря на привлекательную внешность, Шарлотта не интересовалась противоположным полом, и, как писала в своих воспоминаниях мадам де Маромм, "ни один мужчина никогда не произвел на нее ни малейшего впечатления; мысли ее витали совсем в иных сферах (...) она менее всего думала о браке". В монастыре Шарлотта имела возможность познакомиться с молодым человеком по имени Луи Гюстав Дульсе де Понтекулан, племянником <настоятельницы монастыря> мадам де Понтекулан. Будущий депутат Законодательного собрания и Конвента (от департамента Кальвадос) обратил внимание на новую пансионерку, поразившую его своей кротостью и серьезностью. Не обладавшая ни каплей женского кокетства, всегда сдержанная и спокойная, девушка читала только серьезные философские труды и мягко, но твердо отвергала романы, а тем более фривольные сочинения. Беседу она поддерживала только на возвышенные темы, но больше всего любила слушать, как молодой человек рассказывает настоятельнице и ее близкому окружению о том, что происходило за стенами аббатства. "Она кажется ужасно одинокой", - сказал однажды Дульсе де Понтекулан о Шарлотте.

(...)Жизнеописание Шарлотты Корде — это лишь маленькая часть истории Французской революции, где политика, этика, мораль и чувства, сплетенные воедино, получили трагическую развязку. Последствия убийства Марата оказались совершенно иными чем те, на которые рассчитывала Шарлотта — террор в стране стал государственной политикой.
Возможно, именно в этот день Шарлотта сердцем почувствовала, что удар, который она собиралась нанести, обернется не только против нее самой, но и против ни о чем не подозревавших людей. И возможно, именно эти мысли побудили ее написать свое «Обращение к французам, друзьям законов и мира», чтобы все знали твердо: она сама, одна, не посвящая никого в свои планы, решила убить чудовище.
«Доколе, о несчастные французы, вы будете находить удовольствие в смутах и раздорах? Слишком долго мятежники и злодеи подменяют общественные интересы собственными честолюбивыми амбициями; почему же вы, жертвы их злобы, хотите уничтожить самих себя, дабы на руинах Франции была установлена желанная им тирания?
Повсюду вспыхивают мятежи, Гора торжествует благодаря преступлению и насилию, несколько чудовищ, упившихся нашей кровью, руководят этими отвратительными заговорами… Мы готовим нашу собственную погибель с гораздо большим рвением и энергией, нежели когда-то трудились во имя завоевания свободы! О, французы, еще немного времени, и от вас останется одно лишь воспоминание!
Возмущенные департаменты движутся на Париж, огонь раздора и гражданской войны уже охватил половину этого огромного государства; однако есть еще средство потушить сей огонь, но применять его надо немедленно. И вот Марат, самый гнусный из всех злодеев, одно только имя которого уже вызывает перед глазами картину всяческих преступлений, пал от удара мстительного кинжала, сотрясая Гору и заставляя бледнеть Дантона, Робеспьера и их приспешников, восседающих на сем кровавом троне в окружении молний, удар которых боги, мстящие за человечество, отсрочили только для того, чтобы падение их стало еще более громогласным, а также устрашить всех, кто попытался бы, следуя их примеру, построить свое счастье на руинах обманутых народов!
Французы! Вы знаете своих врагов, вставайте! Вперед! И пусть на руинах Горы останутся только братья и друзья! Не знаю, сулит ли небо нам республиканское правление, но дать нам в повелители монтаньяра оно может только в порыве страшной мести… О, Франция! Твой покой зависит от исполнения законов; убивая Марата, я не нарушаю законов; осужденный вселенной, он стоит вне закона. Какой суд станет судить меня? Если я виновна, значит, был виновен и Алкид, истребляя чудовищ…
О, друзья человечества, вы не станете жалеть дикого зверя, упившегося вашей кровью, а вы, печальные аристократы, с которыми столь сурово обошлась революция, тем более не станете жалеть его, ибо у вас с ним нет ничего общего.
О, моя родина! Твои несчастья разрывают мне сердце; я могу отдать тебе только свою жизнь! И я благодарна небу, что я могу свободно распорядиться ею; никто ничего не потеряет с моей смертью; но я не последую примеру Пари и не стану сама убивать себя. Я хочу, чтобы мой последний вздох принес пользу моим согражданам, чтобы моя голова, сложенная в Париже, послужила бы знаменем объединения всех друзей закона! И пусть шатающаяся Гора увидит свою погибель, написанную моей кровью! Пусть я стану последней их жертвой, и пусть отмщенный мир признает, что я оказала услугу человечеству! Но даже если на мое поведение посмотрят иначе, меня это не волнует.

А удивит ли мир великий подвиг тот,

Быть может, восхитит, быть может, ужаснет, -

Мой дух не возмутит потомков приговор,

Все безразлично мне: и слава, и позор.

Свободный человек от века - гражданин,

Ничто мне не указ, велит лишь долг один.

Итак, вперед, друзья: свобода или смерть!

Моих родных и друзей не должны привлекать к ответственности, так как я никого не посвящала в свои планы. Прилагаю к этому воззванию свидетельство о своем крещении, дабы показать, на что способна самая слабая рука, ведомая исключительно самоотверженностью. Если мой замысел не удастся, французы! Я показала вам дорогу, вы знаете своих врагов; поднимайтесь! Идите вперед! Разите!»
Что делала Шарлотта в тот душный июльский день? Вряд ли она еще раз выходила в город – Париж интересовал ее только как место, где она должна отыскать Марата и в последний раз в его и своей жизни посмотреть ему в глаза. Тем более, что встала она на заре, а для задуманного ей нужны силы. И Шарлотта вновь рано ложится спать. Пока она писала свое обращение, она поняла: Чудовище должен сразить кинжал Брута!
К этому времени Шарлотта уже знала, что Марат почти месяц не покидает дома из-за обострившейся накожной болезни. Из-за отвратительных струпьев, покрывших его тело, Друг народа практически не вылезал из медной ванны в форме сапога, поперек которой лежала широкая гладкая доска, которую он использовал вместо письменного стола. На этой доске он делал свою газету, где призывал народ повышать бдительность и беспощадно рубить головы заговорщикам. К нему уже приходила делегация от клуба Кордельеров, и он сказал им: «Мое единственное желание – иметь возможность при последнем вздохе заявить: «Отечество спасено». Эти же слова прозвучат на процессе по делу об убийстве гражданина Марата гражданкой Шарлоттой Корде.
В отчете о посещении Марата депутацией из Якобинского клуба один из ее делегатов, видимо, пораженный зрелищем работающего в ванне Марата, написал: «Это не простая болезнь… Это много патриотизма, сжатого, втиснутого в небольшое тело; неистовое напряжение патриотизма, возбуждаемого со всех сторон, его убивает». Вот такая болезнь – избыток патриотизма… Причины для такой необычной болезни у Марата были: после падения жирондистов популярность его в Конвенте пошла на убыль: его слушали, но не внимали. Парижская чернь по-прежнему была готова носить его на руках, но охотнее раскупала «Папашу Дюшена»; площадной язык этой газеты оказался ей ближе. «Публицист французской республики» приходилось все больше распространять, нежели продавать, несмотря на невысокую цену. В результате типографские расходы съедали почти все депутатское жалование Марата, в то время как он был искренне убежден, что закрытие его газеты станет настоящим бедствием для патриотов. Воистину, патриотическая болезнь… Но, похоже, печальный исход болезни Марата якобинцы встретили бы с облегчением: несмотря на общность взглядов с Робеспьером, Марат всегда видел вокруг только врагов, и уже намекал, что кумир революции рвется к личной власти. Неподкупный не прощал своим врагам, а в Марате он давно угадал угрозу для себя.
13 июля Шарлотта, по привычке, встала рано, и, надев привезенное с собой свежее платье из светлого канифаса в полоску, булавками прикрепила под корсажем «Воззвание к французам» и свое свидетельство о крещении. Затем, надев высокую шляпу и украсив ее зелеными лентами, она отправилась в сад Пале-Эгалите, бывший Пале-Рояль, где, как сказали ей вчера, она сможет купить нож. Идти было недалеко, поэтому, придя в сад, она села на скамью и стала ждать, пока в семь часов не начали открываться окна расположенных в галерее лавок. У раннего разносчика она купила за два су брошюру, где рассказывалось о казни 9 граждан Орлеана, покушавшихся на жизнь комиссара Конвента Леонара Бурдона. Все обвиняемые взошли на эшафот в красных рубашках отцеубийц: покушаясь на депутата, они покусились на отца народа. На самом деле почти все обвиняемые никогда не видели Бурдона. Возвращаясь в поздний час после бурной оргии, этот посланец Конвента был задержан патрулем, оказал сопротивление, а утром, проспавшись, представил ночное происшествие как покушение на избранника народа. Разумеется, ему поверили на слово.
Подождав немного, Шарлотта направилась к скобяной лавке Бадена, расположившейся под номером 177, и за сорок су купила там обычный кухонный нож в шагреневых ножнах. Спрятав нож в карман платья, она вышла из Пале-Рояля и по улице Круа-де-Пти-Шан направилась к площади Виктуар Насьональ? где находилась стоянка фиакров. Немного походив кругами, чтобы скоротать время, она часов около девяти подошла к одному из возниц и попросила доставить ее к Марату. Но оказалось, что кучер не знает его адреса. «Так узнайте его!» - воскликнула Шарлотта. Кучер справился у своих товарищей, и те сообщили ему, что гражданин Марат живет на улице Кордельеров, 30. Шарлотта села в фиакр, и пока экипаж ехал по улицам, переезжал Новый мост и катил по длинной, убегающей вверх улице Кордельеров, она незаметно переложила нож из кармана за корсаж и прикрыла его косынкой.

Прочь, страхи ложные, пустые сожаленья,

Прочь, недостойное души моей смущенье!

Марат жил в квартире, снятой его подругой Симоной Эврар, в добротном старом доме, известном как особняк Каора. В маленьком дворике, отгороженном от улицы решетчатыми воротами, в углу располагался колодец. «Направо шла каменная лестница с железными коваными перилами; описывая полукруг, она вела на каменную площадку, выходившую двумя окнами во двор. Здесь была дверь Марата, у которой вместо шнурка для звонка висел железный прут с ручкой. Рядом с этой дверью в стене было проделано окно, через которое свет проникал в кухню». Во двор можно было проникнуть либо через ворота, либо через лавочку консьержки, Мари-Барб Пен. Отпустив фиакр, Шарлотта уверенным шагом подошла к двери, открыла ее и сразу же, не дожидаясь расспросов гражданки Пен, спросила, где живет гражданин Марат. «На втором этаже», ответила консьержка, и тут же добавила: «Только гражданин Марат очень болен и никого не принимает». Но посетительница уже не слушала ее; пробежав через двор, она взлетела по лестнице и толкнула железный прут, издавший при падении громкий лязгающий звук. Из двери выскочила молоденькая девушка, Жанетта Марешаль, кухарка в доме Марата. После знакомства с Симоной Друг народа жил в окружении женщин: кроме Симоны, в квартире проживала ее сестра Катрин и сестра Марата Альбертина. В тот печальный день Альбертина отсутствовала; впоследствии, когда она вспоминала о кончине своего обожаемого брата, ей казалось, что если бы она в тот день случилась дома, коварная аристократка ни за что не проникла бы к Марату.
Шарлотта попросила пропустить ее к гражданину Марату: она специально приехала из Кана, чтобы сообщить Другу народа о готовящемся там заговоре. Жанетта в растерянности: она знала, что Марат не принимает, но вдруг ради разоблачения заговора он изменит свое решение? Пока она топталась, не зная, что ответить, вышла Симона и твердо и решительно отказала просительнице в приеме. По ее тону Шарлотта поняла, что спорить бессмысленно. Но ей во что бы то ни стало надо войти, и она кротким голосом спросила, «когда ей лучше прийти еще раз.». Симона по-прежнему категорична: «Когда Другу народа станет лучше, мы не знает. Поэтому вам нет нужды возвращаться.»
Опечаленная, Шарлотта вышла на улицу и уныло побрела, куда глаза глядят. Потом, спохватившись, что не запомнила дорогу, взяла фиакр и вернулась в гостиницу. Или все же она добралась пешком, расспрашивая прохожих?
Шарлотта Корде стала символом борьбы с тиранией и образцом гражданского мужества. Но можно ли считать убийство подвигом, даже если это убийство тирана?.. Судьба этой девушки вдохновляла многих драматургов, художников и поэтов, ибо поступок ее вызывал – и по-прежнему вызывает – вечный вопрос: где граница дозволенного в борьбе добра и зла?
На суде гражданка Пен скажет, что днем Шарлотта приходила еще раз, ближе к полудню, - наверное, понадеявшись, что консьержки не будет на месте. Но ей не удалось обмануть бдительность гражданки Пен: консьержка выпроводила назойливую посетительницу вон и старательно заперла за ней дверь. Однако многие биографы полагают, что этот дневной визит полностью выдуман консьержкой, пытавшейся оправдаться за то, что она впустила убийцу в дом.
Прибыв в гостиницу еще до полудня, Шарлотта решила написать Марату письмо – быть может, прочитав его, он велит своим женщинам пропустить ее? От хозяйки гостиницы она узнала, что в Париже имеется специальная городская почта, которая каждые два часа за два су разносит письма адресатам. Попросив перо, чернила и бумагу, девушка написала записку:

Париж, 12 июля, 2-й год Республики

«Гражданин, я приехала из Кана. Ваша любовь к отечеству дает мне основание предполагать, что вам интересно будет узнать о печальных событиях в этой части республики. Я прибуду к вам около часа пополудни. Соблаговолите принять меня, уделить мне несколько минут, и я доставлю вам возможность оказать большую услугу Франции.» Обращение на «вы» вместо братского республиканского «ты» выдавало в Шарлотте аристократку, воспитанницу Старого режима, но мадемуазель Корде об этом не думала. Она так взволнована, что даже забыла написать обратный адрес. Фейяр отнес письмо на почту, а когда вернулся, Шарлотта попросила его вызвать в ней в номер парикмахера. Говоря об этом, многие биографы вновь находят у Шарлотты сходство с Юдифью, которая, отправляясь к Олоферну, надела лучшие свои одежды. Но Юдифи предстояло обольстить свою жертву, Шарлотта же ни о чем таком не думала. Возможно, она хотела скоротать время. Возможно, хотела в последний раз почувствовать себя женщиной. Возможно, решила предстать перед Всевышним во всей своей неброской красоте. Простительное мелкое тщеславие. Вскоре явился восемнадцатилетний парикмахер Персон. Он завил кудри Шарлотты на маленькие щипчики, уложил их в замысловатую прическу и украсил волосы зелеными лентами. Быть может, отдав предпочтение лентам цвета надежды, Шарлотта решила, что не только совершит задуманное, но и сумеет спастись? После осуждения Шарлотты Корде Конвент запретил носить зеленые ленты - чтобы не напоминали об убийце Марата.
Время шло, а взволнованная Шарлотта не знала, что и думать: получил ли гражданин Марат ее письмо или не получил? Он не захотел ответить? (о том, что она не указала обратный адрес, она не помнила). Или ответил, но ответ не дошел до нее? Время шло. Шарлотта не могла думать ни о чем другом. Третий день на исходе, а она так и не приблизилась к своей цели. Она решили написать еще одну записку и самой отнести ее Марату, получив, таким образом, предлог проникнуть сквозь заслон окружавших Друга народа церберов в женском обличье. На этот раз мадемуазель Корде пошла на хитрость и стала «давит на жалость»:

«Париж, 12 июля.Марат, я писала вам сегодня утром. Получили ли вы мое письмо? Наверное, не получили, ибо в вашем доме меня принять отказались. Надеюсь, что вы удостоите меня беседой. Повторяю: я приехала из Кана, и во имя спасения Республики хочу доверить вам важные секреты. Меня преследуют за приверженность делу свободы. Я несчастна, а потому имею право на вашу защиту.»Сунув записку в карман, она оглядела себя в зеркало, и , так как день был жаркий, она, скорее всего, надела свежую нижнюю юбку (а не платье, как пишет часть биографов, ибо сменное платье она взяла с собой всего одно, и надела его еще утром, ибо уже утром надеялась совершить задуманное). Поправив булавки, которыми подколоты «обращение к французам» и свидетельство о крещении, она опустила за корсаж нож в ножнах, а сверху прикрыла вырез розовой косынкой. Второй раз за день Шарлотта отправилась на площадь Виктуар Насьональ, наняла экипаж и поехала на улицу Кордельеров, 30. Она записала адрес Марата, и теперь сама назвала его кучеру. Около половины восьмого вечера Шарлотта вышла из фиакра возле знакомого дома и уверенным шагом направилась к привратницкой. Консьержки на месте не оказалось, и девушка беспрепятственно поднялась по лестнице и взялась за дверной молоток. Дверь ей открыла Жанетта Марешаль; она, без сомнения, узнала утреннюю посетительницу. Помня, что просительнице отказали самым решительным образом, Жанетта растерялась, увидев ее вновь, а Шарлотта, воспользовавшись ее замешательством, проскользнула в прихожую, где в это время сидела гражданка Пен и занималась тем, что складывала только что принесенные из типографии газетные листы. Консьержка тоже узнала утреннюю посетительницу, но окружавшие ее пачки листов помешали ей немедленно вскочить и преградить назойливой гражданке путь. Из темной прихожей дверь вела в узкую столовую с окнами во двор. Приоткрытая дверь слева позволяла разглядеть кухню, подле которой располагалась ванная. Окна этих комнат также смотрели во двор. На улицу выходили два окна гостиной,, небольшой спальни и рабочего кабинета. Окна гостиной были из дорогого богемского стекла. В распахнутую дверь виднелись нарядные трехцветные обои, расписанные революционными эмблемами. Увидев столько дверей, Шарлотта растерялась: она думала, что если ей вновь станут преграждать путь, она оттолкнет бдительного стража с дороги, бросится в комнату и нанесет удар. Но когда комнат много, куда бежать? В это время в квартиру вошли двое: молодой человек по имени Пиле, доставивший счета из типографии, и комиссионер Лоран Ба с кипой бумаги для издания газеты. Судя по тому, что их пропустили беспрепятственно, они были своими в этом доме. Пилле незамедлительно проследовал в ванную, Ба отправился относить бумагу. Решив воспользоваться присутствием новых людей, а также тем, что дверь в комнату, куда проскользнул Пиле, прикрыта неплотно, Шарлотта заговорила так громко, словно вокруг нее собрались исключительно глухие. «Гражданки, я приехала из Канна, чтобы сообщить другу Марата важные секретные новости. Мне совершенно необходимо повидать его. Я написала ему письмо. Скажите хотя бы, получил ли он его?» - «Откуда мне знать», - проговорила консьержка; выбравшись, наконец, из окружения газетных листов, она всей своей корпулентной фигурой преграждила проход Шарлотте. Появился Пиле, и Шарлотта заговорила еще громче: «Вот, передайте записку гражданину Марату! Мне непременно надо его увидеть!» Не зная, как поступить, Жанетта улизнула в кухню, а ее место заступила Симона Эврар, также узнавшая утреннюю посетительницу. Привлеченный шумом голосов, Марат громко осведомился, что происходит. Взяв с недовольным видом записку, Симона отправилась в ванную. Вскоре она вернулась и знаком велела Шарлотте следовать за ней. Пропустив посетительницу вперед, Симона закрыла за ней дверь. Шарлотта очутилась в маленькой комнате с каменным полом. От неожиданности или же от волнения Шарлотта утратила дар речи. Комната, куда ее привели, действительно, выглядело странновато. На стене, оклеенной светлыми обоями с колоннами, не сочетавшимися с темным камнем пола, висела карта разделенной на департаменты Франции, рядом пара пистолетов, а вверху алела надпись: «СМЕРТЬ». Посреди комнаты стояла железная ванна в форме сапога с положенной поперек доской, на которой стояла чернильница с пером и лежала стопка гранок. Вокруг ванны были разбросаны газеты. А в ванне, откуда явственно доносился запах серы, сидел маленький сухой человечек с черными глазами на свинцово-сером лице. Голова его была обмотана грязной белой тряпкой, наподобие тюрбана, из-под которого выбивались несколько слипшихся прядей. В руке, обтянутой желтоватой нечистой кожей, он держал записку Шарлотты. Какое-то время и мстительница, и жертва приглядывались друг к другу. Выдержать испытующий, проницательный и колючий взор Марата мог не каждый. Марат же, давно не видевший таких красивых и элегантных девушек, на миг даже позабыл о заговорах и бдительности; он не всегда оставался нечувствительным к женской красоте.В ванную вновь вошла Симона Эврар. Одни говорят, что гражданка Эврар решила на всякий случай унести из комнаты стоявшую на подоконнике тарелку с ужином Марата (мясо, рис, мозги), чтобы посетительница не могла бросить туда яд. Другие, напротив, считают, что она вошла, влекомая исключительно ревностью. Симона спросила, сколько кусочков белой глины размешать Марату в миндальном молоке: такое лекарство доктор Марат прописал себе сам и принимал его ежедневно. Услышав в ответ, что лишний кусочек глины всегда можно удалить, она взяла тарелку и удалилась. За те минуты, что она разговаривала с Маратом, Шарлотта, наконец, взяла себя в руки, сосредоточив все внимание на предстоящем ударе. Ни о чем ином она не может, не разрешает себе думать, иначе она никогда не сразит чудовище. Словно часовой механизм, она четко отвечает на вопросы Марата, но когда он приказывает ей назвать фамилии, в ней вдруг что-то надламывается, и она начинает запинаться: вдруг ее слова принесут смерть канским изгнанникам? Но и у Марата происходит запинка: он шарит руками по доске, потом вытягивает из-под стопки газет клочок бумаги, и обмакнув перо в чернила, записывает фамилии. «Не волнуйтесь, гражданка, - скрипучим голосом произносит он, не глядя на нее, - называйте всех, мы всех отправим на гильотину!» Шарлотта выхватывает из-за корсажа нож и по самую рукоятку вонзает его во впалую грудь сидящего в ванне человека. В ужасе от содеянного она выдергивает нож и отбрасывает его в сторону.
Если бы Шарлотта чувствовала себя убийцей, она смогла бы выпрыгнуть в окно и убежать, прежде чем ее бы начали искать. Но великий Корнель сказал: «Кто справедливо мстит – не может быть наказан». И она твердым шагом вышла в коридор. Вслед из ванной донесся слабый голос: «Ко мне, моя дорогая, на помощь!»
…13 июля, в день, когда Шарлотта вонзила кинжал в грудь Марата, армия федералистов под командованием генерала Вимпфена потерпела поражение при Верноне от республиканских войск. Но мадемуазель Корде об этом не узнала, как не узнала она, что после поражения Вимпфена объявленные вне закона депутаты, укрывавшиеся в Кане, спешно покинули город.